Разбойник - [17]

Эфе разбил садик перед своим домом. Женился на достойнейшей из женщин — Ыраз. «Ей бы разбойницей быть, такая она смелая, — говорили о ней крестьяне. — Самая подходящая жена для Чакырджалы». Ыраз и вправду была мужественная женщина. И очень трудолюбивая: обрабатывала сад и баштан, хлопотала по дому, всякая работа спорилась у нее в руках. Своего эфе она очень любила, прямо, можно сказать, дрожала над ним.

Хотя Чакырджалы не хотел ни во что вмешиваться, его не оставляли в покое. Каждый день его осаждали жалобщики. И начиналось!.. Такой-то ага забрал у меня поле… Он не отдает за меня дочь, потому что я бедняк… Жандармы сделали то-то и то-то… Я человек бедный, несчастный, а этот негодяй убил моего сына. Без всякого повода, просто так…

Какое-то время Чакырджалы удавалось держаться в стороне. Но это стоило ему больших усилий. К тому же его с таким трудом завоеванная слава стала терпеть урон.

— Или ты уже не эфе? Или не наш? — возмущались люди. — Настоящий эфе, где бы он ни был, в горах ли, на равнине, всегда борется против притеснений и несправедливости. А ты…

Особенно сильно задели Чакырджалы слова одной женщины.

— Я, эфе, одинокая вдова, — сказала она. — Был у меня сын, один-единственный, и тот поехал в Йемен, не вернулся. Поле у меня оттягал деревенский староста Лысый Халиль. Моя невестка и внуки сидят голодные. Пробовала я жаловаться правительству. Целыми днями обивала пороги. Руки целовала, ноги целовала чиновникам. Поле принадлежит сироткам, говорила. Отец их сложил голову в йеменской пустыне, за ваше дело сражался, говорила. Камень бы разжалобился — правительство не разжалобилось. Все мои хлопоты — впустую. Где мне тягаться с Лысым Халилем? У него сила, деньги, всех покупает. А прошу-то я всего горсть земли да ломоть хлеба. Помоги нам, эфе, горе горькое терпим. Если уж и ты не поможешь, одно мне останется: камень на шею — и в воду. Ведь это твой святой долг, эфе, — отстаивать права бедных. Так уж испокон веков заведено. Завтра приведу тебе сироток, корми их сам. Правительство делает свое дело, эфе должен делать свое. Не тот истинный разбойник, кто берет в руки «мартин», убивает людей. Верни нам нашу землю, эфе. Или спаси нас от голодной смерти. Раз уж ты эфе, то и поступай по обычаям эфе. А не то повяжи себе на голову женский платок, тогда и спросу с тебя не будет.

Делать нечего, пришлось Чакырджалы отобрать у старосты землю бедной вдовицы.

Так постепенно он подменил собой османское правосудие. Дел у него выше головы. Естественно, что правительство и падишахский двор проявляют недовольство. Этот Чакырджалы слишком многое себе позволяет, надо его как-нибудь убрать, говорят в Стамбуле.

Еще более возмущены ага и влиятельная знать, которые терпят ущерб. Как он смеет ставить себя над правительством! Однако правительство не решается осадить Чакырджалы. Не дай бог опять поднимется в горы. Пусть уж лучше потешит себя. Пока ему не укоротят руки. Но у ага и знати лопается всякое терпение. И они начинают бороться. Всеми привычными им средствами.

На Чакырджалы прежде всего натравливают других разбойников. Из тех, что поотважней. Среди них и Чамлыджалы Хюсейин. Он собирает шайку из врагов Чакырджалы, убивает его сестру с сыном и передает через посыльного: «Если в сердце у тебя осталась хоть капля мужества, приходи, померимся силами».

Вот так Хюсейин хотел одним камнем убить двух птиц: уничтожить близких Чакырджалы людей и принудить его пуститься в погоню. Таков любимый, может статься даже любимейший, тактический прием разбойников: заманить врага в засаду и беспощадно расправиться с ним.

— Что скажешь, Хаджи?

— А что тут сказать? Преследовать Чамлыджалы нельзя: попадемся в ловушку. Этого-то он и добивается.

— Но ведь я должен отомстить за сестру.

— Только не сейчас. Надо как-то выманить Чамлыджалы из его логова. Ты же знаешь: разбойников не преследуют. Никогда не преследуют. Этот Хюсейин хитер как черт. На уме у него одно: извести всех своих соперников, стать единственным владыкой этих краев. Пусть делает все, что ему вздумается. Нас ему не провести.

Чакырджалы оказался в трудном положении. Оставить это подлое убийство без последствий? Но ведь люди сочтут его трусом. Скажут: «Этот Чамлыджалы прикончил его сестру и ее сына, а Чакырджалы и с места не двинулся, чтобы отомстить убийце». Но броситься в погоню означает нарушить правило, которому он неукоснительно следовал всю свою жизнь. Очень уж рискованное это дело, пара пустяков погибнуть.

Всю ночь Чакырджалы промучился бессонницей. А наутро прибыл еще один вестник:

— Я от Чамлыджалы, эфе. Он ждет тебя целых два дня. Пристало ли тебе, говорит он, уклоняться от схватки? Раз уж ты эфе, говорит, то и веди себя, как подобает настоящему разбойнику, не роняй своего достоинства.

Эти слова привели Чакырджалы в неописуемую ярость. Он был словно во хмелю, уже не сознавал, что говорит, что делает.

— Пусть нукеры готовятся, Хаджи. Каждый час промедления — позор лишний! Сообщи и жандармам — пусть они тоже идут.

— Тебе лучше знать, эфе.

Впервые в жизни Чакырджалы действовал, уступая напору чувств. До сих пор его сердце никогда еще не одерживало верх над разумом. Но настроение у него было унылое, подавленное. Он знал, что идет на почти неминуемую смерть. И заранее принимал такой исход.