Разбойничий тракт - [22]

Подобное богатство Даргану представилось впервые, до этого он знался только с русскими или татарскими монетами. Станичные скурехи вплетали их в косы, нанизывали на жилку для монистов. За монеты казаки покупали лошадей, продукты и одежку в единственной станичной лавке, хозяином которой был армянин. Но столько золота с серебром там, на Тереке, не было ни у кого, даже у русских господ, приезжавших на Кавказ воевать горцев и соривших деньгами налево и направо.

Дарган зыркнул на хозяйский дом и, сглотнув слюну, начал укладывать добычу обратно в сундучок. Свертки, обтянутые кусками кожи, он сейчас разворачивать не решился, посчитав, что важно каждое мгновение. В душе он благодарил государя за то, что тот уволил его со службы на чужбине. Если бы не это наказание, то они с Гонтарем долго ходили бы вокруг да около схрона, не осмеливаясь на решительные действия, да так и уехали бы на родину с пустыми руками. Теперь обстоятельства диктовали другое.

Дарган засунул ларец в мешок и принялся забрасывать яму землей. Нужно было постараться сделать так, чтобы взгляд хозяина сокровищ не сразу подсказал ему, что богатства здесь уже нет. Покончив со схроном, хорунжий резво бросился к флигелю за вещами, отобрав свои, затолкал их по углам походной сумки, отложив платок, похожий на накидку, приобретенный по случаю для станичной любушки. Уже затягивая ремешок на сакве, казак подумал, что умчаться из Парижа запросто ему не удастся, на всех дорогах выставлены посты. Ему обязательно надо было явиться в штаб корпуса за отпускной грамотой с пропуском по французской территории, Германии и Польше. По дороге вещи могут не раз проверить, постовые не брезговали копаться в вещах фронтовиков, отбирая запрещенные к провозу предметы, без документов же они скрутят быстро. Нужна и бумага, удостоверяющая личность молодой жены. А это лишняя трата времени с привлечением посторонних взглядов с расспросами.

Дарган перекинул набитую сакву через плечо и выскочил за дверь – толкаться на месте преступления стало невмоготу. За воротами он перекрестился, бросил прощальный взгляд на усадьбу с флигелем, на занятого работой хозяина подворья и быстрыми шагами направился к своему кабардинцу.

Жена стояла рядом, она встретила его радостной улыбкой.

– Уже соскучилась? – стараясь казаться веселым, спросил он. – Я ж за вещами сходил и сразу обратно. И тебе платок захватил, чтобы не замерзла. На вот, держи, накрывайся.

– Ви-ви, месье, – набрасывая на спину накидку, благодарно закивала француженка и пробормотала, указывая пальцем на дом.– Оревуар?

– Зачем тебе туда? – цепляясь за луку седла, отрешенно спросил он. – Нам бежать надо, и как можно скорее.

Дарган приладил сакву поближе к холке, потуже подтянул подпругу, рассчитывая на долгий путь. Затем он похлопал коня по морде, заодно проверяя, удобно ли тот закусил загубники и нет ли изъянов в самой уздечке. Потом казак посмотрел на отступившую назад подружку.

– Пуркуа? – встревожилась она, подумав о чем-то своем. Повторила: – Месье, пуркуа?

– Я сей момент.

Он скорым шагом направился в конюшню, где заждался выездки его дончак. Как и каждый из казаков, он был обязан иметь двух лошадей на случай, если одна из них выйдет из строя. Так, ведя на поводу запасного коня, он выехал за околицу родной станицы, с парой лошадей встретил и окончание войны в городе Париже. За время баталий Даргану пришлось не раз пересаживаться в чужие седла, но он всякий раз старался обменять иноземных лошадей, взятых в бою, на привычных с детства кабардинцев с дончаками.

Отвязав от столба конец поводка, он вывел лошадь из стойла и скоренько накинул ей на спину походное седло с мягким потником, затем, упершись ногой, крепко затянул под брюхом широкую подпругу, накидал в торбы овса, перекинул сумки через холку, выгнал коня за ворота и помог жене взобраться в седло. Он знал, что она умела управляться с лошадьми, но полной уверенности не было. Подружка похлопала дончака по крутой шее, озорно посмотрела на своего спутника и засмеялась. Казалось, ее совершенно не волнует тот факт, что она покидает свой город, в котором остаются ее родные и близкие. Она не сводила глаз с казака, теперь ставшего для нее всем без исключения.

Вскочив на кабардинца, Дарган всунул носки сапог в стремена, подобрал поводья. Снова осенив себя крестным знамением, он негромко произнес:

– Отцу и Сыну.

Они уже тронулись в путь, когда из-за угла улицы галопом вылетел Гонтарь. На губах его лошади зависли клоки пены, ее потные бока высоко вздымались. Гонтарь распушил полы черкески, птицей слетел с седла.

– Успел, слава тебе… Собрался, друг? – почти выкрикнул он.

– Уезжаю, – признался Дарган и подумал о том, что Гонтарь имеет право знать о выкопанном кладе. – А что?…

– Я решил поговорить о схроне, – понизил голос тот. – Ты не надумал копнуть в том месте? Глядишь, там чего бы и нашлось.

– Уже покопался, – насупился Дарган, решив, что отпираться не стоит.

Если хозяин подворья поднимет крик по поводу пропажи добра, Гонтарь сразу догадается, кто его присвоил. Ответ придется держать в любом случае, если не здесь и не сейчас, то там, на Тереке, в родной станице.