Разбойница - [21]

Шрифт
Интервал

— Отдыхает, — просипел он. — В такие жуткие ночи, в самую глухоту, сом подходит.

Греясь, мы почему-то сплетались все крепче.

— Ну что? Падаем за сомом? — горячо прошептала я ему на ухо.

Мы упали, он зашуровал рукой внизу.

М-м-м. До счастья не близко — слишком много штанов.

М-м-м!

Он рванул, и неожиданно съехали все сразу.

Как дева русская свежа в пыли снегов!

М-м-м! Всё помнит, оказывается. Деловито перевернул. Да-а-а! Баян — не пуфик! Далеко нет! И ягодица — не лицо, леденеет мгновенно. Но всё же окончательно обледеневать Александр мне не давал, делал что мог. С воплем, как раненный в грудь, отвалился на спину.

— Швыряла давай!

Да, переключается быстро! Левой рукой натягивая три комплекта штанов, правой засуетилась в ящике... Вот.

— Ну! — Он торжественно поднял стакан. — Что ж, действительно, есть что отметить!

— Можем идти назад? — с надеждой проговорила я.

— Что? Для этого, что ли, шли?! — Он презрительно отбросил стакан, тем более что и водка кончилась — капли не осталось.

— Конечно, нет! — ещё более презрительно ответила я.

Так немножко передохнув и взбодрившись, мы двинулись вперёд. Такими короткими перебежками мы двигались, наверное, ещё час и наконец вышли на край льда — он уже не только пружинил, но явно уж наклонялся в опасную даль.

— Все! Я куда-то поехала!

— Стой! — ухватил меня за полушубок. — Так! Бурим!

Он составил из двух кусков огромный штопор и начал винтить. К дыре сбегались белые пузыри.

— Так! Порядок!

Это он чуть не провалился вместе с буром в дыру.

— Бери фонарь, свети! Да в моём ящике! Вот... Да не так, ядрёна вошь!

Надышав на руки, он стал цеплять свои полудрагоценные мормышки, и тут вдруг стала каким-то обвалом нарастать мелкобарабанная дробь, и вот уже пронеслось по льду и по нам.

— Дождь?

— Ливень!

— Зря, едрёна вошь, пёрлись!

Я скромно промолчала.

Он побросал все в ящик, дернул вожжи.

— Поехали!

Мы шли долго и яростно. Ветер теперь не лепил в лицо, но зато дождь протекал за шиворот, между грудей и по животу. Вдруг лёд под нами снова стал вести себя игриво: нагибался, и мы катились.

— Опять на край, что ли, вышли?

И я как раз только подумала об этом, но боялась сказать.

— Та-ак!

Мы огляделись: кругом более чем уныло — но тьма была ещё заштрихована толстым дождем.

Та-ак! Небольшой ручеек щекотал уже по внутренней стороне бедра, и — в валенок!

— О! Что это?.. Вон там, в небе!

Он, вглядываясь, долго молчал.

— Точно! Труба! От кочегарки! Молодец!

— Я рада.

Мы пошли, руля носом точно на этот сгусток тьмы в темноте, стараясь даже не моргать, хоть капли висли с ресниц: моргнешь — потеряешь.

— Так. А где, интересно, этот куряка, который лежал? Уполз, что ли?

— Не отвлекайся. Наше дело — труба.

И наконец мы стали зарываться валенками в снежные наносы у берега.

Фу! Выбрались! Повалились.

Отмечать не стали.

Отчего-то за деревьями стало холодней: дрожа, как цуцики, мы притрусили к дому Холкина.

Отпихивая друг друга меховыми плечами, ворвались в комнату, озарённую снизу пламенем печки. Холкин поднял голову от подушки, равнодушно зевнул.

— Водки и валидола! — рявкнул Александр.

— Водки... — Холкин задумался минуты на четыре, — ...нет.

— Ладно. Тогда и валидола не надо. Сымай! — это мне. Мы стали стаскивать, прыгая, липнущую одежду, развешивать её на верёвке у печки.

— Закройся!

Это Холкину, а не мне...

— Намочили все! — глухо произнес хозяин.

— Мол-чать!

— Тьфу! — Холкин плюнул под простыней.

— Где наше шмотьё? Давай!

— Так ты ж не велишь вылезать!

— Кхонфлыкт! — проговорил Александр, подняв палец. Освещённый снизу, он был ещё страшней, чем всегда.

— Какой ты страшный-то!

— А ты-то какая страшная!

Холкин швырнул нам нашу одежду, оказавшись при этом не голый, а в майке и трусах, — что значит приличный человек!

Мы торопливо одевались — ноги были уже раскалены от печки, а верхние части дрябло тряслись. Одевшись, Саня мрачно тискал свою меховую шапку, абсолютно вымокшую.

— На хрена я в ней ходил? Все, пока! — он покинул помещение. Не оставил ли меня Холкину в качестве аморальной компенсации?

— Счастливо! — я тоже вышла.

— Интересно: такой ливень был, а вы сухие! — радостно встретила нас Полина Максимовна.

— Шапка мокрая! — убито произнёс Саша и протянул её.

— А что это с ней? — всей душой откликнулась она. — О, господи!

— ...Где?

— Вот. Какая-то полоса зелёная! Вот, если так повернуть... И не оттирается! Что же это?

— Та-ак! — он судорожно выхватил из рук Максимовны шапку. — Ясно! Это Холкин, паскуда, специально линючую накидку выдал! А тут дождь! Всё! Пропала шапка! — он горестно махнул ею, словно хотел выбросить, но удержал в руке и побрёл к лифту.

— Чижолый человек, — разведя перед Полиной руками, я пошла за ним.

В номере он рухнул в кресло и долго неподвижно сидел, держа погибшую шапку в руке между ногами.

— Да не расстраивайся! Делов-то! — я взъерошила его жидкие волосики.

Он поднял на меня полный ярости взгляд.

— «Делов-то»? — медленно начал он, постепенно разгоняясь. — А ты знаешь, что это за шапка была? Лама! Из Бразилии привез! Нет чтобы: «Оставь, Саша, шапку на берегу», — она — «делов-то»! На работе полный абзац! Опереться не на кого! Мне — одному — сейчас страшное решение надо принимать! А эта — «делов-то»! Запой у меня!


Еще от автора Валерий Георгиевич Попов
Довлатов

Литературная слава Сергея Довлатова имеет недлинную историю: много лет он не мог пробиться к читателю со своими смешными и грустными произведениями, нарушающими все законы соцреализма. Выход в России первых довлатовских книг совпал с безвременной смертью их автора в далеком Нью-Йорке.Сегодня его творчество не только завоевало любовь миллионов читателей, но и привлекает внимание ученых-литературоведов, ценящих в нем отточенный стиль, лаконичность, глубину осмысления жизни при внешней простоте.Первая биография Довлатова в серии "ЖЗЛ" написана его давним знакомым, известным петербургским писателем Валерием Поповым.Соединяя личные впечатления с воспоминаниями родных и друзей Довлатова, он правдиво воссоздает непростой жизненный путь своего героя, историю создания его произведений, его отношения с современниками, многие из которых, изменившись до неузнаваемости, стали персонажами его книг.


Плясать до смерти

Валерий Попов — признанный мастер, писатель петербургский и по месту жительства, и по духу, страстный поклонник Гоголя, ибо «только в нем соединяются роскошь жизни, веселье и ужас».Кто виноват, что жизнь героини очень личного, исповедального романа Попова «Плясать до смерти» так быстро оказывается у роковой черты? Наследственность? Дурное время? Или не виноват никто? Весельем преодолевается страх, юмор помогает держаться.


Зощенко

Валерий Попов, известный петербургский прозаик, представляет на суд читателей свою новую книгу в серии «ЖЗЛ», на этот раз рискнув взяться за такую сложную и по сей день остро дискуссионную тему, как судьба и творчество Михаила Зощенко (1894-1958). В отличие от прежних биографий знаменитого сатирика, сосредоточенных, как правило, на его драмах, В. Попов показывает нам человека смелого, успешного, светского, увлекавшегося многими радостями жизни и достойно переносившего свои драмы. «От хорошей жизни писателями не становятся», — утверждал Зощенко.


Грибники ходят с ножами

Издание осуществлено при финансовой поддержке Администрации Санкт-Петербурга Фото на суперобложке Павла Маркина Валерий Попов. Грибники ходят с ножами. — СПб.; Издательство «Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ», 1998. — 240 с. Основу книги “Грибники ходят с ножами” известного петербургского писателя составляет одноименная повесть, в которой в присущей Валерию Попову острой, гротескной манере рассказывается о жизни писателя в реформированной России, о контактах его с “хозяевами жизни” — от “комсомольской богини” до гангстера, диктующего законы рынка из-за решетки. В книгу также вошли несколько рассказов Валерия Попова. ISBN 5-86789-078-3 © В.Г.


Жизнь удалась

Р 2 П 58 Попов Валерий Георгиевич Жизнь удалась. Повесть и рассказы. Л. О. изд-ва «Советский писатель», 1981, 240 стр. Ленинградский прозаик Валерий Попов — автор нескольких книг («Южнее, чем прежде», «Нормальный ход», «Все мы не красавцы» и др.). Его повести и рассказы отличаются фантазией, юмором, острой наблюдательностью. Художник Лев Авидон © Издательство «Советский писатель», 1981 г.


Тайна темной комнаты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Железные ворота

Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Площадь

Роман «Площадь» выдающегося южнокорейского писателя посвящен драматическому периоду в корейской истории. Герои романа участвует в событиях, углубляющих разделение родины, осознает трагичность своего положения, выбирает третий путь. Но это не становится выходом из духовного тупика. Первое издание на русском языке.


Про Соньку-рыбачку

О чем моя книга? О жизни, о рыбалке, немного о приключениях, о дорогах, которых нет у вас, которые я проехал за рулем сам, о друзьях-товарищах, о пережитых когда-то острых приключениях, когда проходил по лезвию, про то, что есть у многих в жизни – у меня это было иногда очень и очень острым, на грани фола. Книга скорее к приключениям относится, хотя, я думаю, и к прозе; наверное, будет и о чем поразмышлять, кто-то, может, и поспорит; я писал так, как чувствую жизнь сам, кроме меня ее ни прожить, ни осмыслить никто не сможет так, как я.


Спорим на поцелуй?

Новая история о любви и взрослении от автора "Встретимся на Плутоне". Мишель отправляется к бабушке в Кострому, чтобы пережить развод родителей. Девочка хочет, чтобы все наладилось, но узнает страшную тайну: папа всегда хотел мальчика и вообще сомневается, родная ли она ему? Героиня знакомится с местными ребятами и влюбляется в друга детства. Но Илья, похоже, жаждет заставить ревновать бывшую, используя Мишель. Девочка заново открывает для себя Кострому и сталкивается с первыми разочарованиями.