Разбитые скрижали - [9]

Четвертого числа он не позвонил. Я пытался его найти, но безуспешно. Не позвонил он и четырнадцатого. Я подписал договор с «Ланью». И буквально на следующий день звонит Белов:

— Сейчас я привезу тебе оговоренный аванс.

Я объясняю, что уже подписал договор. Он в гневе, на что я пытаюсь огрызаться — ведь обещанный срок давно прошел.

— Я был в запое, и не мог позвонить, — безаппеляционно парировал Белов. — Но у тебя-то какие оправдания?

42

Даже если я не сделаю в жизни ничего более-менее достойного, мне уже есть чем гордиться. Когда Святослав Логинов писал своего «Многорукого бога далайна» я был первым читателем, причем читал в рукописи и маленькими кусочками. Наверное, не будет преувеличением, если скажу, что жил этим романом вместе со Славой.

И вот, когда роман близился к завершению, я спрашиваю:

— Слушай, а чего это в твоем романе вино пьют только вельможи?

— Так дерево туйвань редкое и плоды, из которого делают вино, дорогие, беднякам это недоступно, — терпеливо поясняет Святослав Владимирович, словно своему ученику на уроке химии.

— Подожди, но чавга у тебя есть?

— Есть.

— И горячие каменные авары, у которых сушат порох, есть?

— Есть.

— А что будет, если мякоть чавги поставить к аварам?

— Забродит.

— Так какого лешего твои изгои трезвенники?

И по страницам романа запахло перегаром от браги из чавги. Целиком мою заслуга, бью себя в грудь и горжусь.

43

Я люблю работать ночью — ни телевизор, ни телефон не отвлекают, можно целиком уйти в процесс.

Четыре часа ночи, звонок. Беру трубку и сразу говорю со вздохом:

— Здравствуй, Сан Саныч.

— А откуда ты знаешь, что это я? — раздается характерный голос.

— Среди моих знакомых другого такого, чтобы звонил посреди ночи, нет.

44

На Фанконе-91 захожу во двор клуба, где проходили мероприятия, вижу до боли знакомое лицо, подаю руку:

— Привет!

Ни имени-фамилии, ни откуда человек, не помню, но точно встречал то ли на Интерпрессе, то ли на Аэлите, может еще где.

— Привет! — раздается в ответ.

— Как дела?

— Да нормально. А ты как?

Короче, треплемся минут двадцать и вдруг соображаю, что это Анатолий Вассерман из одесской команды знатоков, естественно, лицо по любимой телепередаче мне знакомое. Оказалось, что он старый друг Вершинина.

45

На Волгаконе со спиртным было туговато, магазины тогда работали лишь до девяти. А посидеть по душам, в тесной компании хотелось. Мы с Вершининым, после трудных переговоров, купили у швейцара гостиницы бутылку водки на троих (с одним рижским писателем, которого я больше никогда не встречал; Копти, по-моему, его фамилия). Не хотели больше никого видеть, да и самим едва в самый раз. А куда пойти, если толпы гуляют по номерам?

Сидим у Вершинина, в темноте, якобы никого в номере нет. Постучат-постучат, уйдут. Общаемся шепотом, но — здорово, даже спорим о чем-то. Вдруг кто-то чересчур настойчивый попался. Лева нашел выход: расстегнул рубаху, выдернул подолы из брюк и приоткрыл дверь:

— Извини, друг, я не один…

— Понял, Лева, все понял, наслаждайся дальше. Зайду завтра…

Кстати, через несколько лет я воспользовался схожим приемом против самого Вершинина.

Лев Рэмович, повесть которого на Интерпрессконе-97 с отрывом всего в несколько голосов уступила вещи Успенского, был очень расстроен этим обстоятельством и, усиленно залив горе в баре, начал плакаться всем в жилетку, задавая риторический вопрос: «Почему?»

Признаться, обычно искрометный и обаятельный Вершинин в тот день порядком всех утомил. И когда на фуршете я увидел, что Лев Рэмович шатающейся походкой, но целенаправленно направляется ко мне, я не выдержал и шепнул стоявшей рядом Татьяне Приданниковой: «Спасай!». Она мгновенно обняла меня и, когда Лев Рэмович появился рядом, томно-непередаваемым голоском, перед этим чмокнув меня в щеку, протянула:

— Потом, Левочка, потом… Не видишь — мы заняты?

46

В лохматых восьмидесятых моя сестра ждала возвращения мужа после длительного рейса и хотела побаловать его пивком. Стоят они с мамой в огромной очереди у пивточки среди мужиков и, когда до окошка остается несколько человек, пиво кончается.

— Не могли побольше разбавить, тогда бы и нам хватило! — в сердцах заметила мама.

47

В феврале девяносто четвертого года я жил один на квартире жены и заканчивал «Наследника Алвисида». Приехал Бережной — стали жить вдвоем. Он купил билет на Севастополь — уезжать дней через семь. Я ему говорю:

— Проверь билет.

— Да все нормально! — в ответ.

Накануне отъезда еще раз намекаю:

— Серега, посмотри билет!

Смотрит: поезд не на завтра, а через час. Я тогда был крайне поражен его разгильдяйством. Потом привык.

48

Один из моих близких друзей, Александр Кирсанов, как-то сказал:

— Давным-давно хочу раздобыть брелок в форме луны — с пятнами морей и всем прочим…

— Зачем?

— А, что б когда тоскливо, поднять в руке над головой, уставиться на нее и завыть…

49

В армию, как известно, ниже метра пятидесяти не берут. Когда я служил в учебке, был у нас в роте казах — Дивлят, маленький такой, метр пятьдесят один, по русски еле-еле, как и все они, говорил.

Однажды я был вместе с ним в наряде по кухне, в посудомойке. Тринадцать человек в десяти огромных квадратных раковинах метают миски от одного к другому, шум-звон. Вдруг наступает тишина и все оборачиваются в сторону — там, почти влезши в огромную повернутую на бок пятидесятилитровую кастрюлю, чистит ее Дивлят. И в тишине отчетливо звучат слова: