Разбитые скрижали - [17]

— спрашивает Коломиец. «Так и напишу: Коломиец, мол, налил Николаеву ОДИН стакан». Не успеваю договорить — передо мной второй полный стакан. Ну, что делать? Выпиваю. Только хотел еще что-то сказать — передо мною третий стакан. Нет, думаю, так меня сейчас остальные гости растерзают, я ведь и все выпить могу. Тут кто-то кричит: «Хотим выпить со Штерном!» Я говорю: «Штерн лежит неподъемный в своем номере, не получится у вас». Из комнаты выходит Ефанов и через минуту возвращается со спящим Штерном на руках, сажает на кровать. Борису Гидальевичу вставляют в руку стакан и толкают под ребро. Он открывает глаза: «Выпить, да?» — выпивает и опять глубоко задумывается. Ефанов уносит почетного гостя Фанкона в его номер. Выпили со Штерном.

ЧЕРТКОВ: Свое состояние на конвентах Штерн сам определяет одним словом: «Спью!»

НИКОЛАЕВ: Я не досказал. Утром просыпаюсь — смутно вспоминаю все это. Иду умываться. Навстречу Коломиец. «Андрюша, ты помнишь, что обещал написать в „Оберхаме“, что я налил тебе семь стаканов?» — «В „Оберхаме“, — говорю,

— отражаются исключительно достоверные факты. А я помню только три стакана!»

ГОРНОВ: Идем сегодня с Николаевым на станцию, навстречу упряжка с бубенцами, стилизация под старину. В фаэтоне, раскинувшись, барин — горделиво так расселся, хозяин. Поравнялись с фаэтоном, глядь — а это Коломиец. Захотелось даже шапку заломать да земной поклон отбить. Хорошо, шапок не было…

БЕРЕЖНОЙ: А вот еще на Волгаконе случай был… Вываливается из отеля «Турист» Коля Чадович — бухой в дрезину, и его тут же ловит наряд. Ну, говорит Чадович, хана вам, мужики, не знаете вы, кого замели, у меня соавтор

— полковник милиции, можете сразу погоны снимать… Ну, менты заробели — мало ли, может, действительно промашка вышла? — и потащили Колю в их с Брайдером номер. Ну там, натурально, Брайдер — в ничуть не худшем состоянии души. «Юра, — говорит ему Чадович. — Ты гляди, Юра, чего творится, а!» Юра разлепляет глаза, видит Чадовича между двумя коллегами, привстает, ухмыляется и говорит: «Что, падла, попался, да?!»

НИКОЛАЕВ: И еще про них же. На Аэлите спрашиваю у Чадовича: «Коля, тебя я уже хорошо знаю, а вот кто такой Брайдер? Ни разу не видел!» — «Достали уже вопросами! — говорит Коля. — Брайдер — это двадцатилитровый жбан, с которым я хожу за пивом, а потом на пару с этим жбаном пишу романы». Я еще молодой был, подумал: мало ли, у писателей свои причуды. А на Волгаконе мне представляют солидного мужчину в галстуке и говорят: Юрий Брайдер. «Как же так, — удивляюсь я, — а Чадович мне сказал, что Брайдер — это жбан с пивом… „ В углу тихо пискнул Чадович и споро выскользнул за дверь. «Сейчас разберемся, кто тут у нас жбан…“ — сказал Брайдер и уверенно-медлительной походкой профессионального следователя направился вслед за ним.

ГОРНОВ: Ага, я Чадовичу этот случай на Фанконе напомнил, так он весь конвент бегал за мной и просил не печатать про это в «Страж-Птице».

БЕРЕЖНОЙ: Сон Брайдера рождает Чадович.

ЧЕРТКОВ: Хы! Я слышал еще круче. На Волгаконе, после парохода, Сашу Больныха, совсем больного, сносили по сходням ногами вперед. А лифты в гостинице узкие, как гробы, и ходят редко. Больныха с трудом занесли и поставили, и всей толпой набились — не переться же пешком. Отерли пот со лба, смотрят: Больных стоит на голове. Попытались перевернуть — тесно, не получается. Так и ехал до девятого этажа…

ГОРНОВ: Кстати, о девятом этаже. Про кресло не слышали? На том же Волгаконе. Номер Сидора, народу, как обычно, трехлитровая банка икры — ну и под банку, само собой соответствующее. Сидор ругается с Ларионовым. Синицын и Байкалов сидят в креслах на балконе. Синицын вставляет фэйс в комнату и говорит: «Хорош ругаться, думать мешаете». Сидор с Ларионовым делают паузу и продолжают в том же темпе. Синицын вновь встревает: «Не прекратите орать — выкину кресло с балкона. В знак протеста!». Сидорович и Ларионов оценивают угрозу, но остановиться не могут. Ларионову что, номер-то Сидоровича! Может, Синицын и был идеально трезв, но угрозу он выполнил. Огромное желтое мягкое кресло полетело с девятого этажа. Сидорович и Ларионов прекратили ругаться. Синицын собрался почивать на лаврах, но Сидор его отрезвил громогласным приказом: «Иди и смотри! И неси!» Синицын с Байкаловым пошли. Три часа ночи. Вход в гостиницу закрыт. Пришлось будить вахтершу. Бабка удивилась: «Вам зачем, мальчики?» Круглосуточных ларьков тогда еще не было… «Да кресло вот с балкона упало случайно… „ НИКОЛАЕВ: Помню такое… Утром захожу к Сидору. Он спит. В углу сидит непьющий Семецкий и сосредоточенно выскребает из трехлитровой банки черную икру чайной ложкой. Сидор открывает глаза, видит такое дело… „Юра, это же не каша!“ — «Конечно, — скромно отвечает Юра, — это гораздо вкуснее…“

ЧЕРТКОВ: Так был же такой анекдот про попа и купчиху!

НИКОЛАЕВ: Это его уже переиначили люди не из фэндома, чтобы реалистичней было.

БЕРЕЖНОЙ: Кстати, о реализме. Сидит как-то Слава Логинов, пишет сельскохозяйственную фантастику. И вот есть у него в рассказе тракторист, который по пьяной лавочке трактора топит в реке. Сидит Логинов и думает: сколько же разрешить ему тракторов утопить — два или три? Два вроде маловато, три — не поверит никто… Женя Лукин смотрит на его мучения и спрашивает: «Слава, а сколько этот мужик на самом деле тракторов утопил?» Логинов тяжело вздыхает и говорит: «Одиннадцать… « ЧЕРТКОВ: Николаев, я налью себе еще… чаю?