Разбитое зеркало - [10]

Шрифт
Интервал

Измучила память. Не станет меня, и не будет боли, не защемит сердце старая фотография, с которой словно моляще смотрят из довоенного времени глаза моей мамы и сестренки. Белая детская панамка, доверчиво протянутая ручонка… Мучительно больно, но я цепляюсь, цепляюсь за воспоминания, словно за тянущуюся ко мне из уходящего поезда руку.

Третьи сутки наш эшелон стоит в Свердловске. Пути заняты скопившимися поездами, неподалеку такой же, как наш, товарняк с молдаванами, рядом — единственная незанятая железнодорожная колея, по которой с интервалом в тридцать минут безостановочно проходят на запад воинские составы. Все неимоверно тяжелое, что принесла война, мне еще предстоит узнать, первое впечатление — эшелоны. Грохот колес, полчаса тишины, снова состав — танкетки, зенитки, кони, мелькающие между вагонами просветы, бегущая рядом с поездом тень. Полчаса, опять крик паровоза; груженые платформы, вагоны и лица, лица, лица… День, ночь, день, ночь, день…

Дверь нашего вагона теперь днями открыта, и конвоир-хохол разрешил нам, троим мальчишкам, «сходить до ветру» — я никак не мог привыкнуть к занавешенному одеялом желобу в углу возле нар. Шустро попрыгав на землю, мы, согнувшись, пролезли под своим вагоном, перебрались через рельсы под соседним составом. Потом долго стояли просто так — не хотелось сразу возвращаться к опостылевшим нарам. Потные от июньского солнца шпалы, колеса, рельсы — все вокруг источало запах железной дороги, и даже принесенные откуда-то ветром льнувшие к лицу пушинки потерявшего белизну тополиного пуха пахли угольным шлаком. Воинские составы уже не шли, и было непривычно от надолго наступившей тишины.

— Может, дальше уже не повезут? — задумчиво спросил не то нас, не то сам себя Женька.

— Чего бы тогда держали народ в вагонах?

— Ждут тот эшелон. Ну, тот…

Колька молчит. В детстве он болел скарлатиной и с тех пор недослышит. Он смотрит на нас, но не понятно — слышит, о чем мы разговариваем, или нет.

— Папу, наверное, на войну возьмут, — говорю я Женьке. — Он был артиллеристом. А твой?

Женька пинает валяющийся у рельсов обрывок оберточной бумаги.

— Мой строил мосты.

— А твой? — спрашиваю я Кольку.

— Что?

— Отец у тебя во время войны кем был? — переспрашиваю я громче.

— Офицером.

Мы надолго замолкаем.

— Рельсов сколько, — говорит Женька. — Наверное, большой город. Оставили бы тут…

Коротко прогудел паровоз, где-то близко зазвякали, сталкиваясь, буфера. Колеса нашего товарняка уже медленно катились.

Пригнувшись, мы перебежали через рельсы. Двери вагонов были с противоположной стороны, проскочить под медленно набирающим скорость поездом было нельзя, пришлось ждать, когда пройдет весь состав.

Потом отчаянно бежали рядом с идущим эшелоном к своему вагону, бежали из последних сил, чтобы не остаться одним, быть вместе с теми, кто еще у нас оставался. Тяжело дыша, я добежал последним, крепко-крепко схватился за протянутую мне мамину руку. Запрыгивая, больно ударился коленкой…

Теперь иногда думаю: что было бы, если б мы тогда отстали и остались в Свердловске? Отправили бы нас тем же путем, или определили еще куда-то? Шел первый месяц войны, страшный июль сорок первого. Было ли бы кому-то дело до нас, мальчишек из Прибалтики, отставших от ушедшего на восток эшелона?

Из нас троих сегодня жив лишь я. Женька умер от инфаркта несколько лет назад. По жестокой иронии судьбы — умер в том самом краю, где провел с матерью в ссылке самые тяжелые годы, откуда уехал в начале шестидесятых и куда двадцать лет спустя вернулся проведать места своей трудной юности. А Колька умер еще в сорок втором от голода и дизентерии.

Что же было еще в той дороге? Все то же — железнодорожные разъезды и полустанки, встречные поезда, слабеющий плач больного ребенка… Бесконечная колея, однообразная Барабинская степь, показавшийся огромным Новосибирский вокзал. И опять несколько суток стоял товарняк, опять те, кто распоряжался нашей судьбой, чего-то ждали, а, может быть, все спутала и смешала война… И наконец кто-то сказал: «Вот она, конечная станция».

Но будет еще переполненная людьми баржа, которую, натягивая трос, тяжело потянет по Оби словно сгорбившийся от работы речной катер, и надсадный звук его двигателя будет сопровождать нас много-много дней. По еще не вошедшей в берега угрюмой сибирской реке будет плыть баржа, спрямляя путь по разлившимся протокам, минуя старицы и поросшие лесом острова, с которых будут прилетать на пропахшую смолой палубу крупные желтоглазые пауты…

Томительные дни, тихие утра, сулящие багровым закатом ветер долгие вечера… И по тому, в какой стороне будет опускаться, а где вставать солнце, мы поймем, что везут уже не на восток. И чем дальше на север, тем беспредельней Обь, тем меньше редких деревень на ярах, все голодней, безнадежней…

И однажды утром, поднявшись из душного трюма на еще не нагревшуюся палубу, я увижу, что речная вода за бортом уже не желто-зеленая, а темно-коричневая. Останутся позади тянущиеся к Ледовитому океану обские просторы и острова, будут теперь медленно проплывать мимо низкие поемные берега с унылыми тальниками, редкие крутояры, на одном из которых деревенька, куда приведет меня после четырех тяжких зим судьба уже послевоенной весной.


Еще от автора Вадим Николаевич Макшеев
Нарымская одиссея

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последний парень

От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности...


Рекомендуем почитать
Кисмет

«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…


Ожидания Бена Уикса

Бен Уикс с детства знал, что его ожидает элитная школа Сент-Джеймс, лучшая в Новой Англии. Он безупречный кандидат – только что выиграл национальный чемпионат по сквошу, а предки Бена были основателями школы. Есть лишь одна проблема – почти все семейное состояние Уиксов растрачено. Соседом Бена по комнате становится Ахмед аль-Халед – сын сказочно богатого эмиратского шейха. Преисполненный амбициями, Ахмед совершенно не ориентируется в негласных правилах этикета Сент-Джеймс. Постепенно неприятное соседство превращается в дружбу и взаимную поддержку.


После запятой

Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.


Что за девушка

Однажды утром Майя решается на отчаянный поступок: идет к директору школы и обвиняет своего парня в насилии. Решение дается ей нелегко, она понимает — не все поверят, что Майк, звезда школьной команды по бегу, золотой мальчик, способен на такое. Ее подруга, феминистка-активистка, считает, что нужно бороться за справедливость, и берется организовать акцию протеста, которая в итоге оборачивается мероприятием, не имеющим отношения к проблеме Майи. Вместе девушки пытаются разобраться в себе, в том, кто они на самом деле: сильные личности, точно знающие, чего хотят и чего добиваются, или жертвы, не способные справиться с грузом ответственности, возложенным на них родителями, обществом и ими самими.


Любовь без размера

История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.


Лемяшинский триптих (Рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.