Разбитое сердце июля - [32]

Жил поэт в городе Хабаровске, звали его Виктором, был он невысок ростом, худ, рыжеват, зеленоглаз, неразборчив в любовных связях, словно бродячий кот, несмотря на то (а может быть, именно потому!), что был обременен женой и двумя детьми. И еще был он зол. Люто зол на весь мир и на свою неудачливую судьбу. Но главное, был Виктор изумительно, сокрушительно, невыносимо талантлив, может быть, даже гениален, а потому безудержно спивался, как и водится меж всеми ослепительными провинциальными талантами и гениями. К сожалению, от щедрого множества его стихов, как рифмованных, так и верлибров, которые он предпочитал, в памяти нашей легкомысленной героини остались только рваные строчки: «…безлюдная роскошная тайга – какой простор для жадности и страсти… а где был я в ту ночь, что пьяна голова, разогнутся цветы, распрямится трава… мне кто-то улыбнулся из трамвая, но вспыхнуло стекло, и порвалась…» Алена дальше точно не помнила… в каком-то блеске ветреного мая короткая, но пламенная связь… В общем, кажется, так, а может, и нет.

Влюбилась Алена, то есть тогда еще Елена, в Виктора, как кошка – страстно, но ненадолго, очень ненадолго: во-первых, долго любить этого человека было совершенно невозможно, а во-вторых, она уехала с Дальнего Востока и напрочь его забыла. Только случайно спустя много лет узнала она, что Виктор был убит – вроде бы в пьяной драке. Весть ее поразила, но сильного горя не причинила, слишком далеко ушла она к тому времени от любви к нему, но странным образом в глубине ее души надолго сохранилась обида на человека, который позволил себе так бездарно умереть – при всем своем поразительном поэтическом таланте! И еще дольше – пожалуй, навсегда! – сохранилась у Алены память о запахе сигарет, которые курил Виктор. Название этих простеньких, дешевеньких сигарет она забыла, как и названия его стихов («Звезда»? «Прима»?), а запах помнила. И долгие годы потом, много позже, у нее начинали дрожать ноздри, и сердце начинало дрожать, и ноги подгибались при случайно долетевшем до нее знакомом аромате, и многие мужчины были, наверное, озадачены внезапным жадным блеском в глазах незнакомой красотки.

Вот и сейчас… Неведомо, заблестели ли у Алены глаза сейчас, в темноте не видно, да и видеть было некому за отсутствием человека, выкурившего здесь недавно эту дешевую сигарету, но ощутила она себя совершенно неожиданно враз взволнованной – и в то же время совершенно спокойной, защищенной от всех реальных и нереальных опасностей. И начала осваиваться.

Обстановка соседского номера оказалась совершенно такой, как и номера Алены, а потому она даже в темноте легко отличила от прочих предметов мебели диван, подошла к нему и села. Был он слишком мягок и ужасно неудобен: стоило сесть, как мягкие подушки проваливались, коленки оказывались выше головы, а лежать на нем вообще можно было, только свернувшись калачиком, так он оказался короток. Несколько мгновений Алена повозмущалась тем, что какие-то идиоты выпускают столь неудобные диваны, а другие идиоты их покупают, к тому же в дом как бы отдыха, потом страшно удивилась, осознав, что такие мысли возникли у нее потому, что она уже не сидит, а именно лежит на этом диване, поругала себя за то, что ведет себя в чужом номере столь бесцеремонно… и уснула сном, который принято называть мертвым, но Алена этого выражения терпеть не могла, старалась его не употреблять, а потому назовем ее сон просто очень крепким.

Наверное, несмотря на крайнее неудобство ложа, она могла бы спать тут без просыпу довольно долго, однако проснулась от странного ощущения, будто кто-то легко коснулся ее лица и что-то шепнул на ухо.

– Игорь… – слабо выдохнула она любимое имя, хотя шепот был вовсе не ласковый, а скорее недовольный… Ну, видимо, потому и вспомнился ей именно вечно чем-то недовольный, вечно ищущий везде и всюду какие-то подвохи Игорь, а не кто-нибудь другой! И раз уж проснулась не только Алена, но и страсть к психоанализу, а также к анализу окружающей обстановки, то героиня наша мгновенно оценила окружающее и поняла: разбудило ее вовсе не прикосновение – разбудил скользнувший по лицу промельк мертвенного, бледного света, совершенно как тот, что мечется сейчас по стене.

Оно! Опять оно, то самое неведомое нечто, которое выжило ее из собственного номера! Снова настигло, настигло и здесь!

С диким криком Алена вскинулась на диване, выставив вперед руки, поперхнулась своим криком, подавилась страхом, закашлялась – и онемела, услышав не жуткое завывание упивающегося победой призрака, а недовольный, даже, можно сказать, сварливый голос:

– Вообще-то орать следовало бы именно мне!

Голос был вполне человеческий, живой, а не призрачный, а главное, эти сварливые нотки никак не могли принадлежать потустороннему существу, и они оказались главной приметой реальности, в которую и вернулась Алена. Вернулась настолько прочно, что смогла даже хрипло выдавить:

– Почему?

– Что – почему? – спросил голос, вернее, человек, которому этот голос принадлежал. Лица его Алена не видела – в полутьме различала только очертания стоявшей перед ней худощавой фигуры среднего роста.