Райское место - [31]

— маскировка, а не украшение.

Но сколько я ни таращился на развороты крупных лепестков, ничего тайного не увидел, даже нитки неровно положенной не нашлось. Представляю, что скажет миссис Гарделл, когда найдет меня здесь! Надо идти. Только разок оглянусь на скатерть… И еще разочек, от двери. Может, с большего расстояния увижу то, чего не заметил вблизи.

Зря крутил шеей: не заметил ничего, кроме ядовито-ярких цветов, местами наползающих друг на друга, будто у вышивальщицы другой ткани не было, а руки чесались еще поработать.

Что за второй дверью обнаружится? Домотканый гобелен? Еще одна охапка сухой травы? Или спящая богатырским сном миссис Гарделл?

Там была кухня. Но едва отворив дверь, я замер на пороге, задохнувшись от отвращения. По стенам, буфету, по рабочей тумбе и обеденному столу, даже по стеклу окна расползлись отвратительные серо-зеленые потеки, воняющие так резко, что глаза щипало. Как хозяева могут сюда входить?!

Из густой, желейно застывшей жижи торчали местами бурые вздутия, похожие на мелко порезанное сырое мясо.

Это оно и есть! Мясо, разложившееся до жижи. Чистый гной.

Меня передернуло. А над потеками роями вились огромные мухи, и я своими глазами увидел, как несколько жирных мух сели на масляно блестящую полосу на столе, а в следующее мгновение застывшая жижа запузырилась и захлестнула насекомых всех разом. От этого всплеска поднялась волна совсем уже удушливой вони. Я отступил, зажав рот рукой. В жиже мелькнуло что-то вроде обрывка ткани.

Кожа! Не куриная кожица, не остаток кроличьей шкуры, а человеческая кожа!

Тошнота выплеснулась из горла на язык, оставшиеся в живых мухи зажужжали вдвое громче, а на потеке, протянувшемся через окно, вдруг тоже вздулись пузыри—и сложились в подобие человеческого лица.

Потому что вся эта гниль не так уж давно была человеком. Пока его не разрубили на части и не закрепили окровавленные куски плоти на кухне как символы… победы.

Я не думал, над чем или над кем была одержана эта победа. Вылетел из дому как ошпаренный, чуть не сбив столик в коридоре. Рвота заполнила рот и носоглотку, но у меня каким-то чудом нашлись силы выбежать со двора, и согнулся я уже на улице, ухватившись за забор. Делберт возник рядом как из-под земли. Мой вид не вызвал у него отвращения, и возможность испачкаться в отвратительных брызгах не пугала.

— Мистер Хиллбери, вы в порядке? — повторял он, стоя на расстоянии вытянутой руки. — Что вы там увидели?

— Что за дрянь? — пробормотал я, отплевываясь. — Как такое может быть в доме? Как они живут рядом с этим.

Я обращался то ли к самому себе, то ли к богу — точно не знал, но ответил мальчик:

— Ничего страшного.

Простота и уверенность его ответа привели меня в чувство, как поднесенный к носу нашатырь. Захотелось рассмеяться прямо ему в глаза. Но во рту и в горле еще слишком сильно жгло кислятиной, от смеха стало бы хуже.

— Ничего страшного, сэр, — повторил Делберт.

— Ты так считаешь? — я сплюнул в последний раз и выпрямился. Солнце поступило бы очень благородно, зайди оно сейчас за какое-нибудь облачко и перестань лупить лучами мне в лицо. Но, похоже, это было особое моухейское солнце, сволочное, как некоторые местные жители. — Эта кухня — помесь скотобойни с открытой могилой.

— Там чисто, — мотнул головой мальчишка. — Можете пойти проверить. У Маккини всегда дом вылизан, миссис Молли — страшная чистюля.

Я оглянулся на распахнутую дверь. Нет уж, этого порога я больше ни разу не переступлю. Плевать, что скорее всего Делберт прав и никаких разложившихся останков в доме Маккини нет, а изгвазданная кухня — такая же галлюцинация, как и раздавленные птицы.

— Я готов поверить, что у меня опухоль мозга, — буркнул я.

— Все нормально. — Делберт понизил голос до шепота: — Такое со всеми бывает, кто сюда приезжает. Три-четыре дня — и пройдет.

— Что «такое»? Ты хоть знаешь, о чем говоришь?

— Вы видите всякую мерзость. Трупы. Или части трупов. Чувствуете вонь. Одному человеку пару лет назад казалось, что у него ноги облеплены коровьими лепешками. Он из-за этого дрыгал ими, как ненормальный.

— И что дальше?

— Прошло. Мистер Риденс тоже в первые дни видел дохлых котов на пустом месте. Он сам мне это рассказывал.

— Со мной началось еще по дороге. Делберт пожал плечами.

— Наверное, вы особо чувствительный. Заранее уловили, что вас ждет. Ну, знаете, как люди, которые билет на самолет сдают перед самым вылетом, а через полчаса этот самолет разбивается.

Поверить в такую версию было если не легче, то приятнее, чем в опухоль мозга. Только слишком уж по-заговорщицки она прозвучала: Делберт говорил все тише и тише, последние слова еле удалось разобрать.

— Почему ты шепчешь? — спросил я. — Вокруг ведь никого нет.

Он отвел глаза и не ответил.

— А откуда эти глюки вообще берутся? — не отставал я. — Что здесь, воздух особенный?

— Спросите что полегче, — ощетинился вдруг Делберт. И как от участия — к злости, мгновенно перешел от шепота к крику: — Слушай, отец просил, чтобы вы ему помогли!

Окрик адресовался Дольфу Маккини, идущему к нам от ближнего поля по той самой тропинке, которая вчера увела от меня близняшек. Вспомнив о них, я почувствовал себя спокойнее. Отравленным местный воздух явно не был, раз, дыша им, вырастали такие красавицы.