Райское место - [3]

Мы планировали остаться в Лос-Анджелесе, снять вдвоем квартирку, в которую можно будет свободно (не то что в кампус) приводить подружек, и прославиться. Но когда дело дошло до дипломирования, выяснилось, что наши родители тоже совпадают во взглядах на жизнь: мои предки и Риденсы пожелали видеть талантливых детищ рядом с собой. Раз ты, дорогой, не намерен поступать на работу, то зачем куда-то переезжать? Пиши на здоровье в собственной комнате или сними квартиру в соседнем квартале — тогда мы будем уверены по крайней мере в том, что ты не голодаешь.

Соблазн спокойно писать под родительским крылышком, с которого, как перья, падали бы на нас дармовые доллары, был размером с Эмпайр Стейт Бил-динг. Так что, отказавшись от идеи поселить старшее поколение в соседних домах (не смогли решить, чьей семье придется для этого сняться с места), мы с Джейком расстались. Я вернулся в Бейкерсфилд, он — в Сан-Франциско, и два года мы регулярно сообщали друг другу, что ручки и карандаши исправно скребут бумагу, а компьютерные клавиши послушно щелкают, придавая форму нашим гениальным идеям.

Издав свою первую книгу, я второй раз в жизни распрощался с родительским домом и рванул во Фриско к Джейку. Он встретил меня на вокзале, сообщил, что я не стал ни толще, ни ниже и не выгляжу писателем. Я сказал, что сам он выглядит помощником носильщика и что его физиономия стала еще вытянутей — наверное, от усиленных литературных потуг. Джейк засмеялся, но отомстил жестоко: по дороге домой затащил в какой-то бар, который я не запомнил, и напоил до полусмерти. Мне до сих пор стыдно вспоминать, в каком виде я знакомился с его родителями. Зато мистер и миссис Риденс порадовались, что их сын не такой удачливый писатель, как его друг, и, следовательно, не такой пьяница. Миссис Риденс всю неделю, что я гостил у них, очень прозрачно намекала на это — видно, ей нравилось смотреть, как я краснею.

К тому времени Джейк закончил один роман, но пристроить его не мог. Восемь или девять романов разной степени незавершенности он держал в своей комнате, как любимых котов: стопки бумаги лежали на столе, на шкафу, подоконнике и на полу. Между ними тощими котятами примостились рассказы. Два рассказа приняли в небольшом журнале «Морская звезда», о котором я раньше не слышал, и Джейк гордился этим так же, как и моим успехом. Зависти в нем было не больше, чем снега в Гонолулу.

Он упрашивал меня остаться жить во Фриско, но я уперся — если выпало вообще жить, то только в Эл-Эй. Там, где мы были юными и счастливыми, где познакомились друг с другом — и с сотней замечательных девчонок! Где я впервые написал по-настоящему хороший рассказ (пусть он до сих пор лежал в моем письменном столе, а отказы, полученные из редакций журналов, я выбросил — мне рассказ нравился). «И где я придумал планету Карста, — подхватил Джейк. — И еще сотню планет!»

Его планеты теперь вертелись за огромным газовым облаком, состоящим из тупых или слишком заумных редакторов. Самый лучший астроном в телескоп последнего поколения увидел бы только метеоритный дождь вежливых отказов. Но Джейк не отчаивался — как обычно. Это я впадал в меланхолию, стоило услышать, что мой рассказ вполне ничего. Как это ничего, должно быть хорошо!

Я чуть не разуверился в человечестве, когда Джейк засомневался, стоит ли покидать насиженное место и мамины блинчики (при этом отчасти я его понимал: таких блинчиков, как у миссис Риденс, мне нигде больше есть не приходилось, они сами таяли на языке, а вкус держался во рту больше часа, ходи себе и наслаждайся). Но к концу недели оказалось, что дружба если и не сильнее всего на свете, как твердил в своих рассказах Джейк, то уж точно сильнее блинчиков. В Лос-Анджелес мы уехали вместе.

Прошло четыре года. Теперь я люблю этот город еще сильнее. Моя вторая книга вышла здесь. Гонорара хватило, чтобы купить новый «Шевроле-корвет» и перевести свой банковский счет из разряда символических в «скромные». Энни вполне устраивает меня как любовница, и повар из нее не хуже, чем телеведущая, а как хорошо она смотрится на экране, вам любой в этом штате скажет. Мой агент Терри Прескотт добился, чтобы «Схоластик Инк» заключило со мной контракт на следующий роман, так что я самый счастливый молодой прозаик Западного побережья.

Только поужинать, черт бы разодрал всех моих приятелей, не с кем!

Джейк уехал полтора месяца назад. Его новый роман о межпланетной войне четырех негуманоидных рас, которую в конце концов прекратил заблудившийся космический бродяга родом с Земли, мне казался неплохим, но мое мнение не совпадало с мнением издателей, а Терри Прескотта я напрасно просил заняться «раскручиванием» Джейка.

— Он славный парень, Уолт, — сказал Терри, — никому не делает зла и ради тебя пройдет на руках из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Но его странности мешают развернуться его таланту. Я еще не видел ни одного писателя, который не был бы странным в той или иной степени, но я не работаю с людьми, у которых уровень заскоков зашкаливает. Если Риденс когда-нибудь опомнится, пусть позвонит — но не раньше.

Я не сразу решился передать наш разговор Джейку, но, когда набрался смелости, был вознагражден: мой друг засмеялся, а не расстроился.