Райское место - [121]
Все шло нормально. Завтра я вернусь в райское место, вооруженный мощным гербицидом, и завтра же уеду оттуда навсегда вместе с Делбертом и Айрис. Неплохо будет вместе с ней заглянуть к добросердечному продавцу, поблагодарить его за помощь.
Джейк что-то бормотал себе под нос. Шуршала ручка по бумаге и втрое громче — фольга шоколадных оберток. Желтоватые пятна под закрытыми веками меркли. Я соскользнул в сон без снов.,
И проснулся в предрассветных сумерках, как от пинка. На тумбочке у кровати Джейка горела настольная лампа, а сам он лежал на полу, скорчившись в позе эмбриона. Вытянутые вперед руки беспомощно хватали воздух. Вокруг головы поблескивали острые осколки бутылки. Джейк умудрился разбить ее, не разбудив меня. Но если сейчас он резко рванется, распорет себе лицо.
Я кинулся к нему и оттащил подальше от стекла. Джейк что-то неразборчиво забормотал. Перевернув его на спину, я увидел окровавленные губы
как будто он только что поел человечины
и автоматически провел по ним ладонью: осторожно, едва касаясь. Джейк застонал. Я высвободил одну руку, сдернул с кровати подушку и примостил ему под голову. Человек в конвульсиях может откусить себе язык… И что ему стоило заорать или чем-нибудь швырнуть в меня, как только приступ начался?!
Я метнулся в ванную, смочил полотенце водой и обтер лицо Джейка. Когда подсохшая кровь размылась, стал виден глубокий порез на нижней губе. В попытке получить еще хоть каплю «Четырех роз» мой друг разбил бутылку и, слизывая с осколков последние микроскопические частицы жидкости, поранил себя. Бедный мой фантаст!
Я придержал его руки, отчаянно соображая, на какое время придется оставить мученика одного, чтобы вызвать «Скорую», но вдруг конвульсивные подергивания прекратились. На секунду Джейк замер — и тут же все тело передернула мощнейшая судорога. Изо рта вырвалось короткое сипение, сквозь него пробилось что-то похожее на «дай». Почему я, кретин несчастный, не додумался спереть у Сельмы четыре бутылки, а не две!
Подумаешь! Оттянул бы неизбежное в лучшем случае на пару дней.
И тут я вспомнил о шоколаде. Может, он и правда помогает? Мало ли, как его состав с моухейским «виски» взаимодействует! В деревне я единственную шоколадку видел — ту, которую сам привез. Там и детей «городскими сластями» не баловали. Но ведь неспроста Джейк за сегодняшний день больше двух фунтов шоколада умолотил, а в результате ни тошноты, ни колик, зато без самогона не два-три часа, а гораздо дольше продержался.
Убедив себя, что хуже не будет, я ухватил с тумбочки последнюю коробку, еще запечатанную, и разодрал ее на клочки, торопливо добираясь до содержимого.
Судороги Джейка усиливались, напряженные руки не сгибались в локтях, пальцы, растопырившись, торчали, как сухие сучки. Спина выгнулась дугой, и я испугался, что он сейчас сломает себе шею. Но как только его рот распахнулся в хрипе, сунул туда длинную сладкую полоску.
Джейк не поперхнулся. Наверное, в таком состоянии он мог бы проглотить что угодно. Попробовал и шоколад глотнуть целиком, но зубы мигом заработали.
А когда сладкая кашица заскользила вниз по его горлу, я протолкнул между губ второй кусок.
Судороги слегка ослабели после пятого. Или мне так показалось, потому что очень этого хотелось. Но как бы то ни было, Джейк жевал и глотал, а я твердил:
— Потерпи, пожалуйста, потерпи еще немного, — и вкладывал ему в рот новые ломтики. В какой-то момент он попытался выхватить у меня узкую полоску и сломал ее пополам. Рука плохо его слушалась, подтаявший шоколад размазался по подбородку, но кое-как кусок угодил в рот, и челюсти Джейка заработали еще быстрее.
Крошки шоколада, смешанные со слюной, липли к его щекам. Я цапнул почти полную бутылку «Уайт хорз» и тоже поднес к его губам. Джейк сделал всего один глоток. Сморщился, выплюнул коричневое месиво и снова протянул руку к шоколаду.
— Заговори, — просил я. — Дай понять, что ты меня слышишь… Ладно, молчи. Все равно все будет хорошо. Помнишь, сколько хорошего у нас было раньше? И сколько смешного? Помнишь, как ты в университете сдал начало своего нового романа вместо курсовой работы по творчеству Мелвилла? А на семинаре по английскому романтизму девятнадцатого века встал и начал рассказывать о планете Карста?
Услышав о своей планете, он заморгал. Победа!
Точнее, первый шаг к победе: на то, чтобы судороги прекратились полностью, ушло около двух часов. «Четыре розы» все-таки действовали куда эффективнее. Но и без них мы оба встретили новый день живыми. Я помог Джейку добраться до кровати и сидел рядом, пока не убедился, что он крепко уснул. А через четверть часа разбудил, показал усыпанную яркими плитками тумбочку (девушка в закусочной, где я купил весь имевшийся запас шоколада, предположила, что я собрался устраивать детский праздник, и я не стал возражать. Если все удастся, это будет самый большой праздник в моей жизни!) и заставил пообещать, что он будет есть шоколад, как только почувствует себя плохо. Он был слишком измучен, чтобы посоветовать мне идти прямиком к психиатру или еще подальше. Но я и сам не собирался задерживаться в мотеле.
Опубликовав полемическую статью в научном журнале, историк Олег Нестеров даже не предполагал, что тем самым вовлекает себя в яростную борьбу двух тайных противоборствующих сил, члены которых — могучие суггесторы и телепаты, результат дальнейшей эволюции человека. Для «хищников» простые люди служат лишь пищей, и на Нестерова, обладающего опасной информацией, объявляется беспощадная охота. Теперь он может рассчитывать только на свои силы — и, возможно, на помощь стороны, противостоящей «хищникам»…
Февраль 1942 года. Москва занята фашистами и разрушена до основания. Обломки кремлевских башен, Мавзолея, храмов и дворцов сброшены в Москву-реку. Однако сопротивление захватчикам продолжается. Рота красноармейцев под командованием лейтенанта Калинина получает приказ захватить высоту Черноскальная. Выполняя приказ, бойцы попадают в лес, не отмеченный на картах, и погружаются в языческий ужас. Зверь просыпается в человеке, в сугробах таятся монстры, мертвые возвращаются, а на небо восходит черная луна. Всё это лишь этапы извечной битвы между древними славянскими богами, Светлобогом и Чернобогом, ставка в которой — изменение хода человеческой истории…