Райнхард Гейдрих — паладин Гитлера - [59]

Вице-король

Утром 28 мая 1942 года в начале девятого с немецкого военного аэродрома в Кбелях поднимается трехмоторный «Юнкерс-52». Черные кресты на крыльях зловеще отражаются на гладкой блестящей поверхности высочанских крыш. Далеко внизу под ним пробуждается Прага, а с нею вся страна, чтобы начать день, полный неизвестности.

Самолет, описав круг, устремляется к северо-западу. Он пролетает над кронами отцветающих черешен, которые в предгорьях Кркнош сохраняют свой белый наряд до конца мая. Моторы работают на полную мощность, скорость — 270 километров в час. И вот самолет над Краловым Двором — над той символической чертой, которая обозначает на летной карте границу протектората.

Но того, кому принадлежит самолет, нет на борту. Он лежит в пражской больнице на Буловке в квартире ее директора — немца д-ра Дика. Он еще не пришел в сознание после наркоза. Под окнами комнаты и в коридоре неслышно прохаживаются вооруженные патрули СС. Колонна бронированных машин охраняет покой и безопасность пациента. У изголовья Гейдриха стоит как страж его личный врач бригаденфюрер СС д-р Гебгардт. Вместе с д-ром Диком и приглашенным к больному главным врачом Ирасековой клиники профессором Голлбаумом он ждет, пока к телу, распростертому на ложе, вернется сознание.

Ночная операция прошла нормально. С помощью хирургического вмешательства из брюшной полости Гейдриха были извлечены посторонние предметы — осколок английской бомбы, кусок жести от кузова машины и клок эсэсовского генеральского мундира. Если бы вместе с этими предметами не лежала в формалине селезенка обергруппенфюрера, данный клинический случай не выходил бы за границы легкого ранения. По крайней мере так полагали три светила нацистской медицины. Шеф нацистской безопасности каждую минуту мог прийти в сознание: врачи не отходили ни на шаг от его ложа, ни один из них не хотел ради нескольких затяжек сигаретой пропустить этот момент.

Бежали секунды. Из них складывались минуты, они вырастали в часы. Тем временем трехмоторный «Юнкер», принадлежавший тому, кто еще не пришел в сознание, оставил позади себя быстрое течение Вислы.

С октября 1939 года мать польских рек была переименована в Вейхзель, а вся польская земля — в генерал-губернаторство, хотя это и звучит не совсем по-немецки. Немецкое название побежденной Польши почерпнуто из французского словаря, а его содержание — из французской колониальной политики. Тут создатели «нордической», или «новой», Европы не побоялись учиться даже у «расово неполноценных» народов.

А разве с названием «протекторат» не та же трагикомедия?

Пассажир самолета «Ю-52» специального назначения мог бы кое-что рассказать об этом. Он провел первую ночь после начала оккупации, 15 марта 1939 года, в Пражском Граде в качестве эксперта при Гитлере и его министре иностранных дел Риббентропе.

В эту ночь долго совещались о том, какое название подобрать для чешской земли, чтобы оно как можно точнее обозначало будущее подчиненное положение этой страны по отношению к Третьему рейху. Гитлера тогда заинтересовало предложенное Риббентропом французское название «протекторат». Он даже согласился принять за основу договор о протекторате между Францией и тунисским беем от 1881 г. «Почему бы нет? — усмехнулся фюрер. — Чехи зарились на французские законы еще в Версале». И вот утром 16 марта он подписал в Градчанах декрет об образовании «протектората Чехии и Моравии», который в большинстве пунктов просто копировал французский колониальный договор.

Единственный пассажир самолета «Ю-52», идущего курс ом на северо-восток, думает о протекторате и о фюрере совсем в другой связи.

Он сидит за удобным раскладным столиком. Перед ним коричневая кожаная папка с тисненой надписью: «Секретные дела государственной важности».

Земля под кабиной пилота меняет облик. Однообразная равнина уступает место зеленым сосновым массивам. Все чаще поблескивает прозрачная гладь омутов. Вода просачивается на поверхность и образует безбрежные лесные топи. Редко мелькают дороги. Они заполнены бесконечным потоком военных транспортов. О близости фронта свидетельствуют и несколько полевых аэродромов, забитых рядами машин с черно-белой свастикой.

Пассажира, летящего из Праги, не интересует то, что происходит внизу.

В кабину входит штурман.

— Господин группенфюрер, приготовьтесь к посадке!

Вдруг ни с того ни с сего появились два «Мессершмитта». Подлетают почти вплотную к трехмоторному гостю и берут его на прицел. Конвой или эскорт? Часы в самолете показывают, что прошло 4 часа 37 минут после вылета из Праги, когда шасси «Ю-52» прикасаются к поросшей вереском полянке. Как только нетерпеливый пассажир вышел, самолет отвели в замаскированное укрытие.

Здесь никто никого не спрашивает, куда он направляется.

Но навстречу прибывшему выходит стража с черными нарукавными повязками, на которых вышита надпись: СС — личная охрана Адольфа Гитлера.

Шоссе, замаскированное цветастыми пятнами, кончается невысоким дубовым лесочком у шлагбаума с предостерегающей надписью: «Halt!»[58] Отсюда любая процессия должна следовать к живому божеству пешком. Без всякого исключения. Откуда бы она ни прибыла. Указатель дальнейшего пути — аллея из колючих заграждений. По обеим сторонам ее — противотанковые ловушки. Серые стволы зенитных орудий тянутся вверх из чащи, готовые в любую минуту закрыть солнце огнем. Посеянные здесь драконовы семена — полмиллиона мин — не оставят никакой надежды тому безумцу, который вступил бы на эти клумбы. Сад в преисподней зловещ даже в мае.