Рай в шалаше - [58]

Официант задерживался. Там, где кухня, из-за двери, высунулись несколько голов и с любопытством начали разглядывать Костю, прошел мимо и внимательно посмотрел на них официант, обслуживающий соседние столики, перешепнулся еще с одним официантом, и они оба, как по команде, оглянулись. Наконец их официант вернулся, и на его лице уже была не привычно-нагловатая ухмылка, а возбужденно-радостное оживление.

— Вас просит к себе директор, — сказал он, изумленно вглядываясь в Костю, словно открывая в нем новые, необыкновенные черты, — у вас там неприятности с деньгами.

— Какие неприятности? — Высокомерие медленно сползло с Костиного лица.

— Интересные неприятности, — ликуя, ответил официант. — Пройдите, товарищ!

Костя встал и, беспомощно оглянувшись на Таню, пошел вслед за официантом, провожаемый любопытными взглядами. В спине его ясно обозначились обреченность, согласие быть спрашиваемым, согласие давать ответы, так показалось Тане.

Теперь уже и оркестранты с любопытством глядели на нее, в воздухе висело напряженное ожидание скандала. Таня сидела под перекрестными взглядами, недоумевая, зачем Костя пошел объясняться: ведь это Костя им нужен по какой-то чепуховине, зачем он согласился пойти?

Вернулся он довольно скоро, взъерошенный и бледный, усмехнулся слабо.

— Неужели фальшивая купюра? — спросила Таня.

— Серия сошлась, номер, слава тебе господи, не сошелся, — ответил Костя.

— Так что, в конце концов, произошло?

— Понимаешь, где-то похищены деньги, крупная сумма, кстати.

— Ты обокрал банк? Так они решили?

— Нет, я же тебе объясняю, серия сошлась, а номер...

— Костя, так деньги не фальшивые?

— Да нет же, не фальшивые...

— И не краденые?

— Таня, ну посуди сама, как они могли быть краденые. Совпадение серий,

— А зачем ты вообще пошел объясняться?

— Вызвали! — слабо пожал он плечами.

— Ты и документы предъявлял?

— Разумеется.

— Но как же так! Они не имели права!

— Что ты, Танечка, на меня набросилась, хватит с меня допросов директора... ну извинились они передо мной, не переживай.

...Они встали и пошли к выходу, и шли как сквозь строй, и оркестр глядел им вслед, и их официант смотрел огорченно, и швейцар открывал двери неохотно, словно сомневаясь, стоит ли их выпускать.

— Бред! — сказал Костя, когда они вышли на улицу. — Дикий бред! — и зябко поежился.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Удивительная осень все длилась и длилась, даже страшновато становилось, какие расплаты последуют за такое чудо. Синоптики сообщали, что подобная погода стояла в сентябре 96 лет назад. Эти 96, 103, 78, в последние годы всплывавшие в сводках все чаще, придавали времени облегченный смысл, как будто за истекший срок люди и в самом деле беспокоились лишь о дождях и ветре, жаре и стужах, о том, что по погоде надеть, и не лилась кровь, не случались события чрезвычайные, не было смерти. Цифры невольно сообщали ощущение пусть мелкого, но все же преимущества перед теми, кто жил прежде.

Вместо положенных по сезону теплых плащей Москва ходила в легких пестрых одеждах, отпускной загар, подтянувшиеся за лето, похудевшие фигуры, летние настроения не успели уйти под натиском забот осени и тягостной, как тягостна всякая непреложная обязательность, подготовки к скорой зиме с ее сковывающей малоподвижностью. И Таня, искавшая Петьке зимнее пальто, махнула рукой и перестала звонить в «Детский мир».

Осень дразнила возможностями, которыми семья Денисовых не пользовалась: Валентин ни разу не свозил их за город. Ему вдруг стало некогда, он не обращал внимания ни на жену, ни на Петьку, он не выполнил ни одного Петькиного поручения, он перестал проверять Петькину математику. Петька кидался к матери: «Мама, у меня так душа болит, что даже нарывает». — «Двойку получил?» — «Нет, из-за папы».

Денисов часами разговаривал по телефону; им с Петькой в кухне все было слышно.

— Передай ему таковы слова, — доносилось из кабинета, — лаборатория все успеет к сроку, если они достанут нам... Овсянников, ты меня плохо слышишь? Что ты там эмоционируешь? Ах, ты стравил двенадцать двушек по окрестным автоматам? Перебьешься! Что? Думаешь, не сумеют достать?Достанут за милую душу. Прислали еще одного стажера? На фиг, на фиг — кричали гости. Впрочем, стажер нам сейчас пригодится. Как он, не очень отталкивается? Очень? Ничего, заставим работать. Не станет, привет, жму руку, Вова. Овсянников, ты меня слышишь? На дирекцию, если будут вызывать, не выходи — подробности их не касаются.

...Овсянников — старший научный в лаборатории Денисова. Маленький, лысоватый, с мелкими, точными движениями, локти плотно прижаты к телу, он, по словам Валентина, отличный экспериментатор, но слабый по всем статьям человек — Денисов из него веревки вьет. Когда заходила речь о внешности Овсянникова, Валентин произносил одну и ту же фразу из Высоцкого: «Наш Игоряша намедни головой быка убил», что в переводе на русский означало намек на крайне субтильное сложение старшего научного.

Длинная пауза, бедняга Овсянников, должно быть, забубнил в трубку, пытаясь увильнуть от денисовских распоряжений. Или просил о чем-то. Стоит в автомате у себя в Бирюлеве, избе́гал, наверное, уже не один километр в поисках исправного, наконец соединился, чтобы покорно выслушать то, что положено выслушивать человеку по должности, и вот теперь пытается высказаться сам. Голос у такого маленького человечка басовитый, к концу каждой фразы, вследствие того, что он изо всех сил старается умерить его природную мощь, голос переходит в рык, настоящее рычание, никого, кроме самого извергателя рыка, не пугающее. Нос у Овсянникова с тенденцией к посинению, курточка вечно коротенькая, переминается в автомате с ноги на ногу, пытается быть услышанным, бедняга.