Рай и ад. Книга четвертая. Рассказы перенесших клиническую смерть - [45]

Он бросился к моему телу, начал массаж сердца, дыхание рот в рот, потом еще позвал людей. Сквозь стены я видел, что по коридору бежит дежурная медсестра, бежит санитарка, и начинается весь ход реанимации. Но следить за этим мне стало попросту скучно в новом состоянии.

Я подумал: «а что интересно у меня сейчас творится дома?» Я оказался там и прежде всего обратился к жене, которая полусонная, поднявшись с постели, ходила по комнате. Я сказал ей, что сейчас нахожусь в реанимации и, скорее всего, умер, удастся ли меня оживить, не знаю. Но она прошла сквозь меня, я это четко осознал. И так же мои руки, которые хотели ее остановить, тоже прошли сквозь нее.

Она не ощутила ничего: ни моих слов, ничего. То есть, связь потустороннего мира с нашим миром абсолютно отсутствует. И я решил снова вернуться в реанимационное отделение, поняв бесплодность своих попыток связаться с семьей.

Я испытывал блаженство и легкость в этом состоянии, мог проникать сквозь стены и не замечать никаких препятствий, перемещаться с любой скоростью, без всяких перегрузок. Космонавт, находясь в невесомости, все-таки ощущает и тяжесть своей руки и ноги, если он во что-то упирается, но здесь этого абсолютно нет.

Эта легкость, невесомость, блаженство были настолько сильны, что я в жизни своей на Земле никогда ничего подобного не испытывал. Это было со мной в возрасте уже за сорок пять лет, так что опыт земной жизни у меня был большой. И в то же время, он здесь был бесполезен.

Вернувшись в реанимационное отделение, я видел, что уже сбежался народ. Там были уже несколько медсестер, санитарка, все они в беспокойном движении, что-то в мое тело бренное вливали через систему. Я даже догадывался, что именно они вливают. И в то же время я увидел, что берут электрокардиостимулятор. Это специальный аппарат. Там трансформатор, конденсатор. И набрав определенное давление (от трех до семи тысяч вольт), на тело делается разряд.

И вот, что меня заставило вернуться снова в жизнь. Несмотря на то, что я несколько сот раз проводил эту операцию со стимуляцией сердца, сам я с детства сильно боялся электричества. В десятилетнем возрасте у меня был опыт. Когда кто-то нашел плоскую батарейку и не знал, куда ее приспособить, мне один из товарищей сказал: «а ты ее языком попробуй. Если кисло, значит, она заряжена».

Я пришел домой и решил это проверить. Батарейки, конечно, у меня не было. Зато был кипятильник и кран. Я налил ведро воды, положил кипятильник в ведро, включил в розетку, и, нагнувшись над табуреткой с ведром, кончиком языка коснулся.

Ну, конечно, было «очень кисло» (улыбается). От удара током я упал на спину и перевернулся на четвереньки, но остался жив. Но после этого опыта я всегда с большим уважением относился к электрическому току. И всегда, когда проходил это в школе и в институте, или приходилось заниматься этим, я это передоверял другим.

И поэтому, когда освоил эту аппаратуру уже будучи врачом, я глубоко понимал, что она для меня безопасна, и поэтому, широко пользовался. А вот когда решили попробовать на мне, я принял решение вернуться.

Все возвратилось в обратном порядке. Я увидел вспышку света, снова со страшной скоростью полетел в темную трубу, потом эта скорость стала замедляться, я почувствовал вхождение в свое тело. И это было мое самое отвратительное самочувствие — возврат в тело. Потому что никогда в жизни подобного я не встречал.

Мое тело оказалось липким, мокрым, холодным, и, кроме того, очень тяжелым.

Был еще один момент, когда проскользнула вся моя сознательная жизнь. Начиная с пеленок, и кончая моментом смерти. Вспоминается вся жизнь. Причем она вспоминается особым способом — в ракурсе нашей вины перед ближними.

Я вспомнил: мне было три года, я вышел во двор, машина привезла огромную кучу песка. У меня было ведерко и лопатка, и я себе лепил куличи из сырого песка. В это время подошел, может быть, мой сверстник, может, немножко старше мальчик, и решил воспользоваться моей лопаткой.

Я, конечно, из жадности бросился на него, выдернул лопатку и ею ударил его по щеке. Естественно, тот ребенок заплакал, побежал жаловаться маме, та мама моей маме. В общем, меня с этого песка забрали.

Так вот это все ощущалось в смысле моей вины перед тем мальчиком. Почему было не дать ему ту лопатку и не лепить сообща? Куда интереснее бы все прошло. А теперь сожаление о том, что игра-то не удалась.

И таких моментов в жизни оказалось очень много. Подрался в школе, кому-то нагрубил; кто-то тебя обидел, а ты отомстил… И так далее, и так далее… И так вся жизнь.

Причем сами события, которые были в жизни, переживались не так остро, как переживались в смысле своей вины перед этими людьми. И хотя мелькало это быстро, потому что само состояние моего отделения от тела было кратким, но оно мне казалось длиннее моей пятидесятилетней жизни. Я гораздо острее и сильнее все это переживал. Это все наши грехи, которые как описано в Святом Писании, скрытые станут явными.

Что со мной происходило дальше. Во-первых, это такое состояние, что высказать ему кому-то было попросту невозможно. И через восемь лет, когда я впервые решился открыть то свое состояние жене, я с удивлением заметил, что это не вызвало недоверия или усмешки с ее стороны. Наоборот, это вызвало очень большой интерес. И она стала очень подробно расспрашивать все о том моем состоянии.