Рай — это сад огороженный - [13]

Меч белого гомункулуса был длиннее изогнутых клинков стражников. Пока белый сражался с одним из стражей, другой начал заходить ему в тыл. Белая голова вертелась туда-сюда, чтобы держать обоих врагов в поле зрения.

Первый страж нанес мощный удар, и кисть руки его белого противника с громким треском отломилась, а меч упал на землю. Но белый продолжал бой руками, отбивая атаки стражей.

А те все сильнее теснили его, отжимая от дверей дворца в сторону ворот. Один из стражей сделал низкий выпад и вонзил меч в торс противника. Тот покачнулся, выпрямился, а затем весь затрясся, издавая громкий скрежет. Рухнул на колени и наконец завалился полностью. Стражники еще несколько раз ткнули его мечами и вернулись к дверям.

Только теперь до Тейп дошел весь ужас того, что с ней приключилось. Гомункулус пытался ее убить! Он почти убил ее! И Лоутон с ним разговаривал, именно он приказал машине следовать за ней.

Но почему? Почему он хотел ее убить?

Она вся тряслась, как тот белый гомункулус, как будто это ее кололи мечами. Она не могла возвратиться в их общие с Лоутоном комнаты — это точно. Но куда ей теперь идти?

Белый гомункулус оставил ворота сада открытыми, и она увидела, что через них проходит Ибн Сулейман. Тейп почувствовала облегчение, но не смогла заставить себя выйти из дворца ему навстречу, ее пугала одна только мысль снова увидеть своего недавнего преследователя. Между тем Ибн Сулейман уже склонился над корпусом поверженного гомункулуса и разглядывал его с озабоченным выражением лица. Тейп высунула голову из дверей.

— Я здесь, — закричала она. — Здесь!

Он поднял голову и поспешил к дверям.

— Что случилось?

— Не знаю, — ответила Тейп. — Он. мастер Лоутон, сказал что-то гомункулусу, и тот стал меня преследовать. Я никогда в жизни таких не видал.

— Он из Японии. Они там тоже много знают об использовании пара и о том, как создавать всякие устройства. Этот вот сделан из жемчуга и китовой кости.

Слово «Япония» ничего не говорило Тейп.

— Но какие дела могли быть у мастера Лоутона с этой штукой?

— Не знаю. А где он мог встречаться с людьми из Японии и что они от него ждали?

— Понятия не имею. Но почему он хотел меня убить?

Ибн Сулейман нахмурился.

— И этого я не знаю. Что ж, отныне ты будешь жить в моих комнатах. И я поговорю с калифом о том, что произошло.

***

Жизнь Тейп сосредоточилась в двух местах — комнатах Ибн Сулеймана и мастерской. Поначалу он вообще приказал ей оставаться дома и носу не высовывать наружу, но Тейп чуть не свихнулась от скуки и выпросила разрешение работать в мастерской.

— Я, наверное, сам сошел с ума, разрешая тебе выходить, но... ладно. Только обещай мне, что будешь предельно осторожен, и остерегайся этого человека.

Тейп кивнула. Слова Ибн Сулеймана что-то ей напомнили, но она не сразу поняла, что именно. Потом сообразила: когда-то родители распекали ее с точно такими же интонациями — сердито, но и с проявлением заботы. Тейп ощутила мгновенный приступ злости на Ибн Сулеймана за это напоминание.

Больше ничем родителей он не напоминал. Он хотел обучить ее новым знаниям и умениям, открыть для нее науку Аль-Андалуза. Приносил ей книги на английском, хотя Тейп было трудно читать большинство из них. И после работы они беседовали понемногу, но каждый день: о движениях планет и названиях некоторых звезд, о правилах странной и чудесной системы, называемой алгебра, и о том, как сочинять стихи.

Тейп уже знала о склонности Ибн Сулеймана впадать в глубокие философские раздумья и молчаливые медитации; похоже, он выучился этому в университете, который частенько вспоминал.

— Ну, тебе ведь известно, что последователи ислама жили по большей части в пустынях, — как-то сказал он. — А затем мы пришли сюда, в Аль-Андалуз, и полюбили эту землю, богатую водой и плодородными почвами. Первым делом мы создали множество бассейнов, прудов и фонтанов, чтобы всегда видеть перед собой воду. Затем построили стены, огородили дворы, чтобы больше не подпускать к себе пустыню, и высадили там финиковые пальмы и апельсиновые деревья. Имамы говорят, что рай, то есть место, куда мы попадем после смерти, — это огороженный сад. Но мне кажется, что рай вот он, на земле, хотя произносить такие слова кощунство.

Странно, однако, — продолжал он, — что именно христиане воздвигли самую неприступную стену из всех — между двумя нашими странами. И теперь никто не может вырваться из Лиона, никто оттуда не способен приехать к нам, чтобы убедиться в возможности другого образа жизни. А теперь на границе все чаще и чаще происходят стычки. Они говорят, что мы изнежились и ослабли, проводя время в создании садов и фонтанов. Возможно, они правы. Возможно, нам надо прислушаться к их словам. Аллах свидетель: король Филипп Лионский желает начать войну — он сам об этом неоднократно заявлял.

* * *

Тейп листала книгу по архитектуре, когда в комнату вошел Ибн Сулейман. Он выглядел озабоченным.

— Сегодня я встретился с калифом, — сказал он. — Он ничего не слышал про японского гомункулуса. Мы прошли в сад, но гомункулуса там не оказалось. Кто мог его забрать

оттуда? Возможно, это были люди, на которых работает Лоутон. Я попросил калифа допросить Лоутона, но калиф сказал, что не может этого сделать. Лоутон его гость, а наши отношения с Англией сейчас очень деликатны, нам нельзя рисковать. Поэтому он не может объявить Лоутона врагом, что бы тот ни замышлял, тем более никто не может подтвердить нашу историю.