Raw поrно - [59]

То ли голая мулатка, то ли уверенность и спокойствие и главное — действительно неподдельная любовь Ильи к делу, которым он занимается, действуют на меня умиротворяющее. И одновременно я испытываю сладкую волну возбуждения. В конце концов, гораздо аморальнее изо дня в день выполнять что-то скучное, серое. Быть подчиненным изначально бездушному, не несущему никакой радости делу. Быть рабом конторы. Отдавая безличному делу свои силы, свой разум, тратить свое время и думать, что выполняешь, что-то важное, не задумываясь о том, что если это никчемное дело исчезнет — никто от этого не пострадает.

— Порно любит человека, — тихим голосом повторяю я, загипнотизированный кролик. — А как же мораль?

— Мораль, нравственность — разве есть что-либо более гнусное? Мораль — это лишь способ, метод умыкнуть. Упрекнуть. Заиметь превосходство. Так просто поставить клеймо: да она — шлюха. Потерянная репутация. Сегодня, конечно, не так, но все равно имеет некоторую силу. Хотя что преступного в том, что она или он полизали чужой хуй, понюхали другую пизду.

— Действительно! Делов-то!

— Я не знаю, что более извращенное: оргия или ее публичное обличение. Оргия происходит в атмосфере, когда к ней — готовы. Чувства обострены, возбужденное тело реагирует на прикосновения иначе. Зрение, обоняние, вкус — все настроено на определенную волну. А когда обличитель показывает данные пороки, он врывается с этой информацией к душам и телам, врывается в бытовую атмосферу к неподготовленным, и это — настоящее насилие. Мораль — всего лишь бич, при помощи которого можно унизить и на фоне поверженного самому возвыситься. Что такого запретного в пределах жизни может произойти, чего не может вынести тело? Тело, которое никогда не лжет, никогда ничего не прячет, отражает все движения души. Страх, ужас, ты думаешь, что ты все это — удачно скрываешь. И ты думаешь, что тебе это удается. Но при этом ты вся на виду. Обнаженная, даже скрытая одеждой. Твоя одежда — это код. Шифр, послание, которые ты адресуешь внешнему миру. Посмотри на себя, как ты ходишь?

— Так, как мне — нравится. Ты думаешь, что я — провоцирую? Ты правильно думаешь, я — провоцирую.

— Почему ты это делаешь? — говорит он с видом человека, уже знающего ответ на этот вопрос и уверенного в том, что именно его ответ и есть — верный.

— Я провоцирую, не потому что у меня — бесконечная течка. Я провоцирую, потому что — тоскую. Я живу со своим внутренним беспокойством, со своей невысказанной тоской. И я ничего не могу с собой поделать. Дыхание мое пронизано беспокойством.

— Человек не хочет и не может жить в стерильных условиях. У него есть нереализованная потребность в сильных эмоциях и насыщенных переживаниях, — с видом знатока нравоучительно говорит мой кавалер.

— О да, я это — знаю! А еще ожидание чуда — постоянный его поиск и надежда. Мы забиваем себе башку чем попало, чем не надо, и с этим «не надо» — носимся. И от мысли, что возможно никакого чуда, и никакого смысла, и ничего вообще нет, — нами овладевает паника. И это — вместо того, чтобы испытывать покой и умиротворение. Все это и моя тоска — вот это толкает меня к бездумному соитию.

— Там ты ищешь успокоение?

— И да и нет. Потому как знаю, что там его — нет. Я знаю, что зависима от внешних проявлений ласки и всех тех приманок, что якобы сулят любовь. Я пыталась добиться свободы собственного сознания, освободиться от привязанности, освободиться от потребности в переживаниях — вот к чему стремилась я. Я старалась быть независимой от действий, что при пересказе их случайному слушателю обнажают присущую им грязь, тщету и пошлость. Никчемность. Эгоизм не ради выживания, эгоизм ради расписки в собственном эгоизме. — Вижу его снисходительную улыбку. Говорю ему: — Забудь. Ничего не значащее утверждение. Все это — тщета. Пустота. Нет ничего. Нет ни тебя ни меня. Есть твое вранье, есть моя наивность, да и они — лишь велеречивы, а на поверку, так — пустышки — скорлупки без начинки.

Он усмехается. Он обнимает меня крепко, он целует мои губы, впивается в меня языком. Он думает, что все это лишь пустой бабский треп. Я поддаюсь его движениям. Я доверяю ему ласкать мое тело. Я знаю, что и это — лишь самообман. Я — творение Божье, я всего лишь самка паука, пожирающая неумелую жертву. Заурядная представительница отродья членистоногих, ползающая посреди своих же собратьев, топчущая своих же, но живущая в красивых иллюзиях, инстинктивно ткущая липкую паутину: попасть в нее ничего не стоит, но выбраться — нельзя. Вереница членов в меня входящая — не задевая моих истинных чувств, они исчезали, проваливались во мне. Я — бесконечная, я — черная всепоглощающая нора.

Прищурившись, я смотрю на пробившиеся сквозь оконные стекла лучи полуденного солнца. Оно еще высоко. Мы еще успеем вволю друг с другом наиграться. Мы еще успеем друг друга возжелать и друг другу опротиветь.

А после — закат окрасится в багрянец. Неся на своем теле мелкие брызги его крови, я выйду голой балкон. И, как всегда, не смогу увидеть горизонт — он тщательно скрыт крышами высотных домов.

ЭПИЛОГ

Она неотрывно смотрела на битумно-черные зубчики, венчающие кирпичную трубу и тонкие стрелки проводов, безобразящие небо. В холодном ее взгляде соединились и замерли пространство и время. Мысли — путаные и ясные одновременно. Всецело была занята своими воспоминаниями, что, презирая упорядоченность, налезали друг на друга, цеплялись друг за друга и бесследно сменялись, как узор в калейдоскопе.