Равнодушные - [33]

— А eclair съела бы? — смеясь, спросил Ордынцев, знавший, как любит Шура это пирожное, и часто им угощавший свою любимицу,

— Съела бы.

Они были недалеко от кондитерской Иванова и зашли туда.

Шура съела два eclair'а, и отец с дочерью пошли на Офицерскую.

— До свиданья, Шура!..

— До свиданья, папочка!

— Скоро вместе будем… Вместе! — радостно проговорил Ордынцев, целуя дочь.

Она вошла в подъезд и смотрела через стекло двери, как отец сел на извозчика и послал ей поцелуй.

Дома она никому не сказала, что видела отца. Все были дома, но никто не обращал на нее внимания, занятые совещанием о том, кому отдать кабинет. Мать великодушно отказалась от будуара и отдала кабинет Ольге, пообещав купить маленький диван и два кресла.

Шуре показалось, что мать совсем успокоилась, и это больно кольнуло девочку.

Вечером явился посыльный с новым письмом от Ордынцева.

— Чего еще ему надо! — внезапно раздражаясь, проговорила Анна Павловна, вскрывая конверт.

Письмо, в котором Ордынцев просил отдать ему Шуру, вызвало в Анне Павловне негодование и злость.

Ни за что она не отдаст ему дочь. Ни за что! Он бросил всех, так пусть и остается один. В мотивах этого решения было немало желания отплатить мужу за свое унижение и вообще причинить ему зло. Она знала, как любит отец Шуру, и в значительной степени именно потому и думать не хотела о том, чтобы исполнить просьбу мужа.

И Ордынцева собиралась отвечать решительным отказом. Но прежде она позвала к себе сына.

— Прочти, что он еще выдумал! — взволнованно сказала она.

Алексей прочел и, возвращая матери письмо, спросил:

— Ты что намерена ответить?

— И ты еще спрашиваешь? — воскликнула Ордынцева. — Конечно, я напишу, что не отдам ему Шуры!

— Напрасно.

— Что?! Ты хочешь, чтоб я лишилась дочери, чтоб я отдала Шуру человеку, который так поступил с семьей… Ты хочешь, чтоб она жила по меблированным комнатам, без надзора, без уюта?..

На красивом лице Алексея появилось скучающее выражение человека, принужденного выслушивать глупые речи и доказывать их глупость.

«А ведь, казалось, мать неглупая женщина!» — подумал он.

— Я, мама, хочу избавить тебя и всех нас от неприятностей… вот чего я хочу… Отказом ты раздражишь отца, и он не только не выдаст тебе обязательства, но может уменьшить обещанное содержание…

— Как он смеет? Я могу жаловаться в суд.

— Суд не заставит его отдавать семье все содержание. А ведь отец отдает нам почти все… оставляя себе только пятьдесят рублей в месяц. И наконец он может и судом получить Шуру или подав жалобу в комиссию прошений.

— Но ведь это жестоко… Отнять у матери дочь… И ты хочешь, чтоб я добровольно отказалась от нее?..

— Я представляю тебе доводы, мама. Твое дело принять или не принять их…

Этот спокойный, уверенный, слегка докторальный тон сына невольно импонировал на Ордынцеву, и мысль, что муж может выдавать на содержание семьи меньше того, что обещал, значительно поколебала ее решимость. Алексей отлично это видел и продолжал:

— Я, конечно, понимаю, что тебе тяжело расстаться с Шурой, но она будет навещать тебя. Отец об этом пишет. И присутствие Шуры при отце более гарантирует его от возможности альтруистического увлечения, которого ты боишься… И если ты согласишься отдать Шуру, то и выдача формального обязательства обеспечена. Ты можешь поставить исполнение желания отца в зависимость от этого обязательства.

— Но каков отец… Пользоваться нашей беспомощностью, чтобы отнять дочь! Это… это…

Ордынцева заплакала.

Но Алексей отлично знал физиологическое происхождение слез и знал, что мать немножко рисуется своей печалью расстаться с Шурой. Вот почему он не обратил на слезы матери большого внимания и только из любезности проговорил:

— Ты не волнуйся, мама… И посыльный ждет ответа.

— Что ж отвечать? — покорно спросила Анна Павловна, вздохнув с видом несчастной страдалицы, обреченной нести тяжкий крест.

— Напиши, что обо всем переговорит адвокат, который будет у отца на днях. И больше ни одного слова, мама!

Алексей подождал, пока мать писала письмо, прочел его, одобрил и, когда письмо было вложено в конверт, проговорил, целуя у матери руку:

— Ты очень умно поступила, мама. Очень умно! — повторил он и вышел отдать письмо посыльному.

У посыльного Алексей справился, уплачены ли ему за ответ деньги.

Анна Павловна решила посоветоваться еще с Козельским. Быть может, он придумает такую комбинацию, при которой можно было бы получить от мужа обязательство и оставить у себя Шуру. Вместе с тем у Ордынцевой была и задняя мысль воспользоваться, если представится возможность, новым своим положением брошенной жены.

И она тотчас же написала Козельскому письмо, в котором звала «Нику» по весьма важному семейному делу на свидание в «Анютино» (как они звали приют на Выборгской) на завтра, в два часа. По обыкновению, она адресовала письмо не на квартиру Козельского, который предусмотрительно просил своего друга никогда этого не делать, наученный прежним опытом, какие неприятные инциденты могут от этого произойти, — и, по обыкновению, вышла сама на улицу, чтобы опустить письмо в почтовый ящик, объявив Ольге, что хочет пройтись и кстати взять к чаю кекс.