Равнодушные - [14]

— Ничуть не помешала, — возразила Мариаграция и с гримасой неодобрения бросила сыну: — Глупец!

— Я — глупец? — как эхо, повторил Микеле. «Поделом мне, — подумал он. — Конечно. Я и есть глупец… Только глупца могут волновать твои страхи и сомнения…» Он ощутил полнейшее безразличие и тоску. Обвел взглядом полутемную гостиную, лица сидевших рядом. Ему показалось, что Лео смотрит на него с насмешкой, на его пухлых губах змеилась издевательская улыбочка. Решительный, твердый мужчина наверняка сумел бы обидеться и затеять ссору… А он, Микеле, — нет. Он испытывал сейчас чувство превосходства, презирал и жалел этих людей… Но, увы, оставался равнодушным… Все-таки, вопреки своему желанию, он вновь попробовал возмутиться. «Я должен его оскорбить», — убеждал он себя.

Он взглянул на Лео.

— Хотел бы я знать, — глухим голосом спросил он, — чему ты улыбаешься?

— Я улыбаюсь?! — с притворным изумлением воскликнул Лео. — Клянусь, мне даже…

— И все же я хотел бы знать, — с трудом, повысив голос, повторил Микеле. Однажды в трамвае он был свидетелем ссоры между двумя синьорами, одинаково толстыми и надменными. Каждый из них, призвав вначале в свидетели пассажиров и грозно перечислив свое звание, высокое положение, фронтовые ранения, — словом, все, что могло впечатлить присутствующих, лишь затем, чтобы окончательно сокрушить врага, перешел на крик, после чего действительно рассвирепел. Так и надо ссориться, так он и поступит.

— Не думай, что при Лизе я не решусь повторить свои слова… Повторяю… Ты негодяй!

Все уставились на него.

— Ну это уже слишком! — возмутилась Мариаграция. Лиза с любопытством смотрела на Микеле.

— Что случилось? — спросила она.

Лео не пошевелился и не подал виду, что оскорблен. Лишь громко, презрительно и зло расхохотался.

— Великолепно… просто великолепно!.. Уж и улыбнуться нельзя.

Внезапно он встал и, стукнув кулаком по столу, процедил:

— Шути, да знай меру. С меня довольно… Либо Микеле извинится, либо я ухожу.

Все поняли, что дело принимает скверный оборот и что громовой хохот Лео был лишь предвестием бури.

— Мерумечи совершенно прав, — властным голосом сказала Мариаграция, сурово глядя на Микеле. Сейчас она не испытывала к сыну ничего, кроме неприязни, — больше всего она боялась, что любовник воспользуется благоприятным случаем и порвет с ней. — Твое поведение — отвратительно, и я требую, чтобы ты извинился перед Мерумечи.

— Но… Не понимаю?… Почему Мерумечи — негодяй? — изумлялась Лиза, явно желая подлить масла в огонь. Лишь Карла сидела неподвижно и молчала. Она испытывала отвращение и тягостную дурноту и чувствовала, что жалкие, ничтожные события этого дня вот-вот переполнят чашу ее терпения. Прищурив глаза, она с болью следила за тупыми, возбужденными лицами остальных.

— Ах, приказываешь! — не скрывая иронии, сказал Микеле. — А если я не подчинюсь?

— Тогда ты доставишь большое огорчение своей матери, — с театральным пафосом ответила Мариаграция.

Микеле молча глядел на нее. «Доставишь большое огорчение своей матери», — повторил он про себя, и фраза показалась ему хотя и выспренной, но полной глубокого смысла. «Конечно, — с омерзением подумал он, — обидели Лео… ее любовника… И она сразу вспомнила про оскорбленное материнское достоинство». Но фраза оставалась прежней: «Ты доставишь большое огорчение своей матери», — отвратительной и неопровержимой. Он отвел взгляд от ее печального лица. И как-то сразу забыл о своем твердом решении быть честным и беспощадным. «В конце концов мне безразлично, — подумал он… — Почему бы и не извиниться и тем самым избавить ее от огорчения?» Он поднял голову. Нет, все равно он скажет правду, покажет им, до какой степени все это оставляет его равнодушным.

— Значит, вы думаете, — начал он, — что я не хочу извиниться перед Лео?… Если бы вы знали, как мне все надоело!

— Ничего не скажешь, приятные я слышу речи… — прервала его Мариаграция.

— Как мало это меня трогает, — разгорячившись, продолжал Микеле. — Вы даже не представляете себе!.. Словом, можешь не волноваться, мама… Если хочешь, я не только извинюсь, но и поцелую вашему Лео ноги.

— Ни за что не извиняйся, — подала голос Лиза, которая с величайшим вниманием следила за происходящим.

Все посмотрели на нее.

— Покорно тебя благодарю! — оскорбленным тоном воскликнула Мариаграция. — Как ты смеешь настраивать Микеле против собственной матери?!

— Никто его против тебя не настраивает, — невозмутимо ответила Лиза;- Но я считаю, что ему незачем извиняться…

Лео исподлобья взглянул на нее.

— Мне не доставляет ни малейшего удовольствия выслушивать оскорбления от какого-то мальчишки, — хмуро сказал он. — Я требую, чтобы Микеле извинился, и я жду.

— Не лучше ли все забыть и помириться? — сказала Карла, слегка наклонив свое по-детски наивное лицо.

— Нет, — возразила Мариаграция. — Мерумечи прав, Микеле должен извиниться.

Микеле встал.

— Не волнуйся, я извинюсь… Итак, Лео, — обратился он к любовнику матери, — прошу извинить меня за грубость… — На миг он умолк, пораженный тем, как легко произносит эти унизительные слова. — Я обещаю, что больше это не повторится, — спокойно закончил он с простодушием шестилетнего ребенка.