Равель - [7]

Сначала его прикрепили к гаражу на улице Вожирар, затем, 16 марта, командировали на фронт, в район Вердена, все с тем же заданием — водить тяжелые грузовики. Там он стал настоящим «пуалю»[3] — в каске, в противогазе, в лохматом козьем тулупе, и ему довелось множество раз водить свою машину под бомбежкой, такой ожесточенной, словно вся вражеская артиллерия ненавидела музыку и метила специально в него, а может, наоборот, в каком-то смысле привязалась к нему. Похоже, ни одна автомобильная служба, в том числе и санитарные машины, не подвергалась такой опасности, как он в своем взводе-75, занимавшемся перевозкой пушек 75-миллиметрового калибра на бронированных грузовиках. Однажды его «тяжеловоз» сломался в дороге, и он провел целую неделю среди полей, в полном одиночестве, как Робинзон. Зато ему представился случай записать несколько птичьих песен: пернатые, которым надоела эта война, в конечном счете решили ее не замечать и щебетали вовсю, не умолкая более при взрывах и не пугаясь непрерывного грохота перестрелок.

Этот рассказ снискал шумный успех у слушателей, а теперь можно на минутку отвлечься и описать меню праздничного ужина, с его весьма банальной роскошью: икра, омары, египетские куропатки, чибисовые яйца, оранжерейный виноград, в сопровождении любых, какие только можно вообразить, напитков. Затем, когда с едой покончено и на столе появляются ликеры, капитан обращает к Равелю загадочную улыбку и поднимает два пальца. По этому знаку является пара музыкантов: черные фраки, белоснежные пластроны, один держит в руке скрипку, второй садится за рояль, и при виде их в зале воцаряется тишина.

Обменявшись короткими взглядами и кивками, музыканты начинают играть первую часть сонаты, которую Равель закончил в этом году, посвятил Элен и сам впервые исполнил вместе со скрипачом Энеско все в том же зале «Эрар», в мае-месяце. Мало сказать, что Равель смущен, — он почти раздосадован. Обычно на таких концертах, когда наступает черед какой-нибудь из его вещей, он выходит, чтобы покурить. Он не любит слушать, как исполняют его сочинения.

Но сейчас избежать этого невозможно; ему от чистого сердца решили сделать приятный сюрприз, и он изображает на лице радость, чертыхаясь про себя. К тому же он находит, что музыканты играют эту новую сонату не так уж хорошо. И, когда через четверть часа они заканчивают последнюю часть, Perpetuum mobile[4], перед ним встает другая проблема: аплодировать собственному сочинению так же неприлично, как не аплодировать исполнителям. Раздираемый сомнениями, он все же встает и хлопает, подчеркнуто адресуя свои аплодисменты обоим музыкантам, затем горячо пожимает им руки и только после этого кланяется вместе с ними публике, под восторженные возгласы всего первого класса «Франции».

После ужина, после проведения традиционного сбора средств в пользу жертв моря и после того, как Равель внес свою лепту, что он всегда делает, праздник может продолжаться. Это грандиозное торжество по случаю наступления нового года разворачивается на всех уровнях, во всех уголках пакетбота и длится до полуночи и после полуночи, а для некоторых и поутру, ибо, с учетом разнообразного географического происхождения пассажиров, смены часовых поясов и степеней алкогольного воодушевления, ликование возобновляется каждый час, все более и более энергично, и так до первых сполохов зари следующего дня. Салоны, курительные, кафе, веранды и палубы пестреют воздушными шарами, конфетти, гирляндами и серпантином; всюду куда ни глянь играют всевозможные оркестры, готовые удовлетворять любые прихоти пассажиров. Камерный ансамбль предусмотрительно расположился на почтительном расстоянии от танцевального, французская певица братается с русским квартетом, а сам Равель, который устроился неподалеку от джаз-банда, с интересом изучает этот новый, несомненно, преходящий вид искусства и проведет большую часть ночи среди пьяных американцев.

4

На следующее утро он долго нежится в постели и встает так поздно, что пропускает одиннадцатичасовой бульон; затем, надев легкий костюм из жатой чесучи, выходит на прогулочную палубу, почти безлюдную, только двое юнг собирают на подносы бульонные чашки, брошенные у ножек шезлонгов; зеленое море налилось угрожающей чернотой.

В плаванье время очень скоро начинает тянуться томительно медленно. Более того, даже дни — и это ощущение тоже приходит очень скоро — не только кажутся длиннее, чем на земле, но и вправду становятся таковыми: если добавить время, продленное благодаря пересечению нескольких часовых поясов, к длительности морского перехода, получится, что каждый день насчитывает не менее двадцати пяти часов. Но, главное, сама ограниченность предлагаемых на судне развлечений способствует желанию растянуть их елико возможно. Так что, по правде говоря, пассажиры первого класса в основном тратят свой досуг на переодевания три раза в день, и это их наипервейшее развлечение. Кроме того, слабый пол проводит массу времени в шезлонгах под стеклянным козырьком прогулочной палубы, тогда как сильный увлеченно сражается в карты — вист, бридж, покер, — а попутно в шашки, шахматы и домино. Организуются также некоторые светские забавы, среди коих скачки на деревянных лошадках, позволяющие устроить тотализатор; а еще пассажиры каждый вечер — кроме воскресенья, когда это возбраняется, заключают пари о точном местонахождении корабля, притом на довольно крупные суммы. Ну а Равелю, который хорошо плавает, повезло, что на борту есть бассейн, и он регулярно посещает его, переходя затем в парикмахерскую, где прочитывает от первой до последней страницы «Атлантику» — ежедневную газету, выпускаемую корабельной типографией и публикующую новости, переданные на судно по радио с береговых станций.