Раунд 1. Любовный нокаут - [16]

– Я не привыкла иметь дело с такими большими руками. Руки подростков в академии массировать гораздо легче.

Странно, но он даже не улыбнулся, показав свои милые ямочки на щеках. Впрочем, я вовсе не была уверена, что он меня слышал, так сильно он был поглощен созерцанием моих пальцев, поглаживающих его ладонь.

– У вас это прекрасно получается, – произнес он глухо.

Я погрузилась в транс, разминая его ладонь со всеми ее поверхностями, впадинками и многочисленными мозолями.

– Сколько часов в день вы посвящаете тренировкам? – тихо спросила я. Самолет взлетел так беззвучно, что я даже не поняла, что мы уже в воздухе.

Он все еще разглядывал мои пальцы, опустив глаза.

– Обычно часов восемь. Два раза по четыре часа.

– Мне хотелось бы сделать вам растяжку, когда вы закончите тренироваться. Ваши специалисты это делают?

Он кивнул, все еще не глядя на меня, а потом вдруг поднял взгляд.

– А как обстоят дела с вами? Кто заботится о вашей поврежденной ноге? – Он жестом указал на бандаж, украшавший мою коленку, – моя юбка длиной по колено слегка поднялась, когда я села, и бинт выглянул из-под нее.

– Уже никто. Моя реабилитация закончилась. – Мне стало жутко неловко от мысли о том, что этот мужчина, возможно, видел то самое унизительное видео. – Значит, вы тоже пробили меня по интернету? Или вам об этом сообщили ваши сотрудники?

Он высвободил руку из моей и указал на злосчастную коленку.

– Дайте-ка взглянуть.

– Там не на что смотреть.

Но он продолжал сидеть, уставившись из-под темных ресниц на мою ногу. Я согнула колено и приподняла его на пару дюймов, продемонстрировав бандаж. Он схватил меня за лодыжку, раскрепил застежку-липучку и принялся рассматривать мое голое колено, поглаживая шрам на чашечке.

Теперь он прикасался ко мне совсем по-другому.

Его рука лежала на моем колене, и я ощущала жесткие мозоли его ладони. Я. Просто. Не могла. Дышать. Он слегка надавил на колено, отчего я прикусила губу и судорожно выдохнула.

– Все еще больно?

Я кивнула, думая лишь о его большой сухой ладони. Которая прикасается к моей голой коже.

– Я начала бегать без бандажа, но, наверное, этого не следовало делать. На самом деле, думаю, я так до конца и не восстановилась после травмы.

– Как давно это случилось?

– Шесть лет назад. – Помолчав, я добавила нерешительно: – И два года, как это произошло во второй раз.

– Значит, вы дважды повредили ногу? И чувствительность до сих пор сохраняется?

– Вообще-то боль довольно сильная. – Я пожала плечами. – Думаю, хорошо, что ко времени второй травмы я уже получила магистерскую степень по реабилитации. Иначе не знаю, что бы со мной было.

– Вы переживаете, что не можете участвовать в спортивных соревнованиях, как прежде?

Он смотрел на меня взглядом, полным искреннего интереса, и я удивилась тому, что вообще отвечаю ему. Я никогда ни с кем так открыто не обсуждала свои беды. Мне всегда было очень больно об этом говорить. Боль стала частью меня, она поселилась в моем сердце, в моей душе, в моем ущемленном самолюбии.

– Да, конечно. Вы ведь это тоже можете понять, правда? – тихо спросила я, и он отпустил мою ногу.

Ремингтон пристально смотрел мне в глаза, слегка поглаживая большим пальцем мое колено, а я следила за его движениями, пораженная тем, как легко ему удалось ко мне прикоснуться во время нашей беседы и как легко я ему это позволила. Затем он убрал руку, и мы некоторое время сидели в молчании.

Я снова надела бандаж, но у меня возникло такое ощущение, что кожу под повязкой облили бензином и, если Ремингтон снова ко мне прикоснется, она вспыхнет языками пламени.

Вот дерьмо.

Все это было настолько неправильно, что я даже не знала, что мне делать. Мои отношения с клиентами всегда складывались достаточно неформально. Они называли меня по имени, я их тоже. Нам приходилось проводить много процедур, у нас бывало довольно много телесных контактов, но сами они ко мне никогда не прикасались – это право принадлежало мне одной.

– Разомните и эту руку тоже.

С этими словами он протянул мне другую руку, сжатую в кулак, и я обрадовалась возможности привыкнуть к физическому контакту с этим мужчиной, чтобы без смущения выполнять свои профессиональные обязанности.

Слегка наклонившись набок, я взяла его кулак в ладони и распрямила ему пальцы. Он откинулся на спинку скамьи, положив на нее свободную руку – ту, что я только что разминала. Я не могла не замечать эту лежащую сзади меня руку, хотя она меня и не касалась, к тому же я была зачарована и по-прежнему странным образом взволнована контактом с его ладонью, крепкой, твердой и покрытой мозолями.

Я не понимала, почему он предпочел устроиться на скамье, а не в кресле, но тут его бедро оказалось в опасной близости от моего. Он сидел, согнув колени, с широко разведенными ногами, занимая довольно много места на скамье, в отличие от меня, и я могла явственно ощущать его запах.

Из отсека, где располагались наши четверо попутчиков, раздался оживленный смех, и Ремингтон посмотрел в ту сторону, а потом снова на меня. Я чувствовала его взгляд на себе, поглощенная тем, что разминала его ладонь большими пальцами, довольно сильно нажимая, чтобы почувствовать узлы. Так я продолжала прощупывать ладонь, а потом переключилась на запястье.