Ратное поле - [10]

И оно, к удивлению медиков, хотя и очень медленно, но заживало, срасталось. Вскоре Леня стал транспортабельным. А через неделю, после того как в Сталинграде закончились бои, Леню отправили в тыловой госпиталь. Теперь врачи не сомневались — этот еще будет сражаться и сумеет отплатить врагу за свои раны.

ПЕРВЫЙ АДЪЮТАНТ

…Лучше пройти

с пустым рукавом,

Чем с пустой душой.

М. Луконин

Мне он приглянулся сразу. Стройный, черноволосый, в аккуратной телогрейке, на которой блестела медаль «За отвагу», сержант смотрел на меня озорными глазами, в которых пряталась хитринка. Словно говорил: «Возьмешь к себе — не ошибешься. Не возьмешь — тоже не беда. Все равно воевать нам вместе».

— Фамилия?

— Иванов.

— Давно воюешь, Иванов?

Чуть отвернул лицо, и взгляд скользнул в сторону.

— Недавно…

Больше расспрашивать некогда, скоро снова атакуем. До центра Сталинграда оставались сотни метров.

— Будешь у меня адъютантом. От меня — ни шагу. Остальные обязанности освоишь в ходе боев. Понятно?

Неожиданно для меня сержант обрадовался приказу, залихватски подбросил ладонь к ушанке:

— Так точно, товарищ капитан! Ни шагу от вас!

Так Петр Иванов приступил к своим обязанностям адъютанта командира полка.

В первом же бою я почувствовал: парень не из робких. Не мечется, за чужие спины не прячется, а даже старается быть впереди меня. Особенно когда чувствует угрозу ближнего огня.

— Ты чего раньше батьки в пекло спешишь? — одергиваю адъютанта.

Иванов смущается. Но чуть опасность — снова норовит прикрыть меня.

В Сталинграде нам по–настоящему познакомиться не пришлось. Но вот жестокое сражение закончилось победой, и полк ушел в степное село Бузиновку на отдых и пополнение. Иванов по–прежнему старательно выполнял мои поручения. Однако нам никак не удавалось поговорить по душам. А это нужно было, потому что я все чаще замечал на себе вопросительный взгляд адъютанта: вроде хочет что–то сказать, но не решается.

В Бузиновке одно из моих заданий требовало от Иванова особого доверия. И тут мой адъютант решился:

— Товарищ командир, а вас не интересует моя биография?

Спрашивает с вызовом: мол, поинтересуйтесь — может, и доверять перестанете.

— И чем же она знаменита? — спрашиваю с долей безразличия. А мысленно упрекаю себя: по сути, ведь мне почти ничего не известно об этом разбитном, но в общем славном парне, знаю только, что отличают его смекалка и сноровка в солдатском деле.

— Я ведь в прошлом крупный вор, — бросил он вдруг, как камнем в стекло. И сразу напрягся весь. Ждет, что отвечу.

— И на чем же, Петя, специализировался? На чужих карманах или квартирах?

— На сейфах государственных касс.

Я даже присвистнул от неожиданного признания.

— Мне нарсуд восемь годочков отвалил. Потом за честный труд в местах не столь отдаленных скостили немного, учли мою просьбу, разрешили на фронте получить отпущение грехов.

Вспоминаю: за последние бои в Сталинграде сержант Иванов к медали «За отвагу» добавил орден Красной Звезды.

— Воюешь ты хорошо, — отвечаю ему. — Родина тебе доверяет и не напоминает о прошлых грехах. Такое мое мнение…

— Спасибо, товарищ капитан! — серьезно ответил сержант. И еще раз добавил: — Спасибо!

После памятного разговора Иванов словно переродился. Теперь он воевал, если можно так выразиться, легко и уверенно. Было в нем что–то от знаменитого чапаевского адъютанта Петьки. Да и сам Петр старался подражать своему тезке: как и тот, отличался смелостью, лихостью, а порой и бесшабашностью. Когда надо было доставить в батальон срочный приказ, адъютант был незаменим. Петр обладал какой–то удивительной способностью точно определять место падения бомб, уходить от осколков, умел короткими перебежками проскочить опасный участок артналета, ужом проползти через минное поле. В то же время он был заботлив, находчив в чисто житейских фронтовых делах: умел быстро сварить кашу, заштопать пробитую пулей шинель. Его забота была простой, необходимой, ненавязчивой…

После его откровенного признания мы больше не возвращались к прошлому Петра. Лишь однажды, накануне Курской битвы, не могу вспомнить по какому поводу, на досуге зашла речь о послевоенной жизни. До победы еще дожить надо, а в штабной землянке, слышу, сержант Иванов спрашивает майора Саченко, замполита:

— Поле войны, товарищ майор, наверное, снова будете писать статьи в газетах?

— Это точно, Петя. Буду рассказывать, какой кровью оплачена жизнь, — замполит отрывается от записей, протирает толстые стекла очков.

Я тоже оторвался от карты, развернутой на двух снарядных ящиках, служивших нам столом.

— А ты, Петро, чем займешься? — спрашиваю не без умысла. Интересно, какие мысли бродят на этот счет в лихой голове адъютанта.

Ответил он сразу, как о чем–то заранее решенном:

— Пойду учиться в институт. Чтобы стать управляющим банком.

— Вот это замахнулся! — не удержался замполит. — Банк — и не меньше? Может, бухгалтером?

— Может, и бухгалтером, — соглашается Иванов. — Но только чтобы при деньгах, при государственных. Теперь я буду народную копейку во как беречь, — сержант крепко сжимает кулак. — Сколько же надо отстроить сел и городов, дыр законопатить в народном хозяйстве!..