Растворяясь в ярком свете - [9]

– Мы не сможем сообщить вам результаты до тех пор, пока вы не пройдете серию консультаций.

– И сколько это займет?

– Шесть месяцев.

Погодите-ка, ЧТО? Я развернулась, чтобы разделить возмущение с мамой и Брук, но они, похоже, вообще не паниковали, что следующие полгода придется все это терпеть.

– А по-другому никак нельзя?

– Продолжительность периода рекомендована руководством, выпущенным Американским обществом борьбы с болезнью Гентингтона, – сообщила Брук таким голосом, будто делилась со мной пикантной новостью.

Мама мягко положила руку ей на плечо.

– Пусть доктор Голд ответит на вопрос.

Он кивнул.

– С тестированием спешить не нужно. Мы потому и проводим консультации в течение полугода, чтобы удостовериться, что вы готовы.

– Но… – я барахталась в море замешательства. – Я считала вас нашим генетическим консультантом. Зачем нам эти полугодовые консультации?

По лицу доктора Голда скользнула тень усмешки.

– Я поясню. Генетическое консультирование заключается не только в заборе ДНК и интерпретации результатов тестирования. Мы здесь, чтобы обсудить медицинские, эмоциональные и психологические последствия выяснения вашей потенциальной ген-положительности.

Он что же, в самом деле хочет сказать, что на протяжении шести месяцев мы будем регулярно собираться здесь, чтобы просто поболтать? Тут до меня, наконец, дошло.

Генное консультирование.

– Погодите-ка. У нас что – настоящие сеансы психотерапии будут?

Неподдельный ужас, прозвучавший в моем голосе, вызвал у доктора Голда улыбку, которую, как истинный профессионал, он тут же спрятал за легким покашливанием.

– В некотором роде да. Как я понимаю, ты ни с чем подобным прежде не сталкивалась?

Я вытерла вспотевшие ладони о джинсы.

– Нет. Когда мне исполнилось двенадцать и я только входила в пубертатный период, мама хотела меня отправить к психоаналитику, потому что опасалась, что из-за отсутствия отца я непременно превращусь в потаскушку с низкой самооценкой…

– Но я говорила об этом не в таких выражениях, – быстро перебила меня мама, чьи щеки разом сделались пунцовыми.

– Я не против терапии, – пояснила я. – Думаю, некоторым людям она может оказаться полезной. – Например, эмоционально неуравновешенным – вот им помощь не помешает. А не тем, кто будет вынужден ждать полгода, чтобы узнать, есть ли у них проблемы или нет.

– Разумеется, – согласился доктор. Я уже поняла, что это его любимое слово. – Речь не идет о терапии в традиционном понимании. Моя задача – познакомить вас с научными данными о болезни, а также о том, о чем обычно умалчивается, а по истечении отведенного времени вы твердо решите, хотите ли сделать тест.

Он в самом деле сказал «хотите ли сделать тест»?

Ну почему я хотя бы бегло не просмотрела записи Брук?

– Э-э-э… я думала, это обязательная процедура.

– Нет, только от вас зависит, делать ее или нет.

– Мы правда хотим, – заверила его Брук.

Доктор Голд переключил внимание на сестру.

– Разумеется. Но со временем вы можете изменить решение. Кроме того, каждой из вас предстоит решать только за себя. Именно такова цель наших консультаций. Рассмотреть, как может лично вас затронуть каждый из возможных сценариев развития событий: будь то отрицательный результат у обеих, или положительный у обеих, или положительный только у одной из вас.

Мама с Брук одновременно схватились за бумажные платочки, поскольку от этих слов дружно заплакали.

Я неловко отодвинулась в сторону, внимательно изучая свои руки. Я пока не пролила ни единой слезинки. Уверена, и мама, и сестра считают это обстоятельство странным. Мама завела руку за спину Брук и сжала мою ладонь. Я отреагировала ответным пожатием.

Доктор Голд прочистил горло.

– Должен заметить, что делать тест в восемнадцать-двадцать лет считается слишком рано. Обычно мы рекомендуем дождаться хотя бы двадцати пяти лет, прежде чем проходить эту процедуру.

– Почему? – одновременно спросили мы с Брук.

– Тест всегда можно пройти позднее. А вот отменить результаты уже не удастся.

Доктор посмотрел мне прямо в глаза. А мне-то не терпелось поскорее сделать тест и покончить с этой странной историей.

Что, если покончить с ней не удастся?

– Даже если вы примете твердое решение пройти через это, все же лучше выждать несколько лет, чтобы четко представлять, какими окажутся последствия для вашей жизни, карьеры, семьи…

– Если симптомы начнут проявляться лет в тридцать пять, не так уж долго и ждать придется, – внушительно, как заправский адвокат, заметила Брук.

– Сегодня уж точно никто никаких решений принимать не станет, – вмешалась мама.

Когда настало время уходить, мы с Брук поспешно схватили брошенные на диван пальто и шарфы, но мама осталась сидеть.

– Погодите-ка. Еще один вопрос. – Мама опустила взгляд на скомканный платочек, будто на нем было написано то, что она хотела сказать. – Я хотела узнать… что нам теперь делать? Куда идти? Как прожить завтрашний день – и все, что будет потом?

Доктор Голд подался вперед.

– Вам нужно уяснить важную вещь, Лесли. Это не только вас касается, а всех троих. К тому, как люди справляются с болезнью Гентингтонга, суждения «правильно-неправильно» неприменимы. – Он помолчал некоторое время, чтобы дать нам возможность осознать значимость сказанного. – Это касается всего: кому вы решите сообщить, хотите ли знать наверняка, как жить с болезнью – в случае, если она у вас есть. Это ваш и только ваш выбор. Ничего страшного, если время от времени вас захлестнет желание спрятать голову в песок. Притворитесь, что ничего особенного не происходит, если это поможет вам пережить день.