Рассвет в декабре - [8]

Собственно, и не работа, а так, суетня, вроде той, что бывает при переезде, когда уже настежь распахнуты двери ветхого домишка, назначенного на снос, во дворе рычит мотор бульдозера, а жильцы вытаскивают последнюю, окончательно никому не нужную рухлядь: закапанную известкой картинку из коридора, связку старых журналов, а перед домом на тротуаре конфузливо толпятся: угловая горка, такая нелепая без своего обжитого угла, плюшевое кресло с уютной вмятиной на сиденье и старый шкаф, в потрескавшееся зеркало которого с любопытством заглядывают уличные собаки.

На тротуаре, среди шумного движения, все эти застенчивые комнатные жители, вполне порядочно выглядевшие на своих обжитых местах, сразу состарились. Вытащенные из комнатного затишья, они, наверное, чувствуют себя и выглядят очень нехорошо, даже вроде бы и не вполне прилично, точно их вдруг разбудили и вытолкали средь бела дня из дому, не дав как следует застегнуться…

Алексейсеич лежал без движения, дожидаясь конца всей этой, очень явственно представившейся ему суетни, наблюдая откуда-то очень издалека, как тронулся грузовик со старой мебелью и улица в последний раз качнулась и заметалась в большом зеркале старого шкафа, торчком стоявшего на дощатом полу тряского кузова, повернувшись спиной к движению, точно на прощание оглядывалась в последний раз. С грубым железным лязгом гусениц бульдозер надвинулся на старый домишко. Резное крылечко, с трухлявым хрустом рассыпаясь на ходу беспорядочной грудой шевелящихся бревен, точеных узорных перилец и столбиков, взметая слежавшуюся пыль, поехало в угол двора на свалку…

И вот тут-то произошла остановка: Калганов — неожиданно для себя, для врачей, для всех — не помер. За ним приехала санитарная машина, и спустя много дней он проснулся снежной зимней ночью в комнате больницы на неизвестно каком, высоком этаже.

Однако чувство временности задержки, приостановки, передышки так и оставалось неотступно при нем.

Слабо замелькала, выскочила откуда-то неуверенная, обманная мыслишка: может быть, можно еще кое-что подправить в его так незаметно проскользнувшей жизни? или вернуть обратно? — и тут же сам удивился нелепости этой вороватой мыслишки. Вернуть? Обратно? Дать задний ход? Почти весело было представить себе эту потешную картину.

Припомнился почему-то такой вид, вроде новогодней открытки: громадные часы на заметенной чистеньким снежком башне. Стрелки показывают ровно без одной минуты двенадцать. Еще один щелчок большой стрелки — и станет ровно двенадцать. Старый год кончится. И тут Алексейсеич нахмурился и своею волей заставил стрелку двинуться обратно. Очень просто: было 11.59, стало 11.58… 57… Тру-ля-ля!.. До чего прекрасно… Я, значит, опять лежу на диване, жена кричит у телефона, вызывает неотложку, но стрелка-то идет в обратную сторону: вот уже соседка капает ей успокоительные капли, а те, значит, выскакивают из рюмки и впрыгивают обратно в горлышко пузырька? Ну, это неважно, не стоит останавливаться на мелочах. Ожил и запричитал телевизор: «Айяйяйяйяй, какой момент…» На меня натягивают подштанники, крик: да выключите же кто-нибудь телевизор, вытаскивают подушку из-под головы, плед уносят, гремит телевизор, на меня необыкновенно ловко надевают обратно туфли, застегивают рубашку, кто-то кричит: «Да выключите же телевизор!», потом меня поднимают с дивана, тащат на середину комнаты и аккуратно кладут на ковер. Исчезает сладкий запах блинчиков, потому что жена схватила поднос, попятилась в коридор, и дверь за ней прикрывается сама, а я поднимаюсь шатаясь, плюхаюсь опять в кресло и беру сигарету из желобка пепельницы, и опять в телевизоре назревает гол, ну, а потом я после завтрака читаю газету и усаживаюсь за завтрак, потом я утром ложусь в постель и засыпаю до вчерашнего вечера? И ложусь спать накануне… Так и идет: день — ночь, день — ночь, и кто его разберет: темная ночь сменяет светлый день или ясный день сменяется ночью? Зима — лето, зима— лето; или: лето — зима, лето — зима? Перейду я на низшую должность, дочка станет совсем маленькой, а тут уж недалеко — надо ехать за ней в роддом, а вскоре я женюсь, а долгое время спустя, при весьма странных обстоятельствах, впервые встречусь с той сумасшедшей девчонкой, на которой женился, а потом, опускаясь из класса в класс, буду ходить в школу, глядишь, начну учиться, первые буквы выводить! И вот, пожалуйста, лежу я уже в кроватке, обеими ручками помогаю себе засунуть большой палец ноги в рот! Уж совсем недалеко до дня моего рождения.

Первого моего на земле, не условного памятного дня, а единственного настоящего дня рождения на свет. И прямо передо мной, совсем рядом, наглядно виден мой конец! Тот другой конец, который — начало. Такой же конец, как тот, что ждет; меня теперь, на другом краю жизни, и тогда сразу делается понятно, что рождение мое — это вовсе, и не начало, а продолжение какой-то идущей своим путем жизни, и завершение, ожидающее меня теперь, совсем поблизости, тоже не какой-то злой рок, несправедливость, наказание и ужас, не конец света, а дальнейший ход, опять продолжение чего-то. А чего?.. Не буду врать: не знаю… «Чего-то» — и все тут…