Рассвет в 2250 году - [10]

3.

Еще до рассвета пошел дождь, непрерывная, постоянная морось, которая могла продлиться не один час. Рана Форса затянулась, и он постарался переползти в угол хижины, где проломленная крыша все еще давала некоторую защиту. Люра прижалась к нему, и тепло ее мохнатого тела было единственным утешением. Но Форс не мог больше провалиться в тот беспокойный, с обрывочными сновидениями сон, в котором он провел большую часть ночи. Покой его отравляла мысль о предстоящем ему дневном путешествии. Долгая ходьба вновь открыла бы его рану, и он считал, что у него начались приступы лихорадки. И все же он должен был найти пищу и лучшее убежище. И тот барабанный бой… Будучи неспособным драться, он хотел убраться отсюда — и побыстрее.

Как только достаточно рассвело для того, чтобы различить черную линию на белой бумаге, он достал обрывок карты, пытаясь определить свое теперешнее положение — если это место вообще значилось на старом клочке бумаги. Между соответствующими точками были изображены крошечные красные цифры — расстояния в милях Древних, обозначенные вдоль дорог По его подсчетам, он мог находиться еще в трех дня пути от города — если, конечно, он находился именно там, где и предполагал. Три дня пути — это для сильного и не знающего усталости путешественника, а не для хромого калеки. Была бы у него сейчас лошадь… Но воспоминание о Ярле и о табунщиках спугнуло эту мысль из его головы. Если он отправится в лагерь степняков и попытается сторговаться, то Звездный Капитан прослышит об этом. А новичку украсть коня из хорошо охраняемых табунов было почти невозможно, даже если бы он и владел всеми своими конечностями. Но он не мог избавиться от своего желания — даже повторяя этот аргумент, полный здравого смысла.

Люра отправилась поохотиться. Она принесет свою добычу Форс подтянулся, поднимаясь на ноги, стиснув зубы от боли, вызванной этим движением во всем левом боку. Ему понадобится какой-то костыль или трость, если он хочет идти дальше. В пределах его досягаемости среди дров есть ствол молодого деревца, почти прямой. И он отсек ветви и обтесал его ножом. С помощью этого импровизированного костыля он смог передвигаться, и чем больше он двигался, тем больше пропадала в ноге одеревенелость. Когда вернулась Люра, волоча в зубах жирного индюка с розовыми перьями, он был в приподнятом состоянии духа и готовым съесть свой завтрак.

Но темп, с которым они двигались дальше, был отнюдь не скоростным. Форс шипел сквозь стиснутые зубы, когда его вес время от времени слишком сильно перемещался на левую ногу Он инстинктивно свернул на то, что некогда было подъездной дорогой, связывающей ферму с автострадой, и теперь протискивался между выросших на ней кустов, тяжело опираясь на свою палку. Дождь превратил каждый открытый клочок земли в мягкую грязь, и он боялся поскользнуться и упасть. Люра продолжала постоянно выть, жалуясь на погоду и медлительность их передвижения. Но она не убежала вперед одна, как могла бы сделать, будь она предоставлена самой себе. И Форс все время разговаривал с ней. Подъездная дорога вывела их к автостраде, и он свернул на нее, поскольку она шла в нужном ему направлении. На бетон нанесло землю, образовавшую слой почвы, на котором пустили корни, колючие растения. И все-таки старая дорога лучше подходила для передвижения хромого, чем раскисшая земля. Люра бежала впереди, разведывая дорогу, шныряя по кустам и в высокой траве вдоль края древней автострады, нюхая ветер в поисках чужих запахов, то и дело энергично мотая головой и тряся лапами, чтобы стряхнуть с них осевшие капли воды. Неожиданно она выскочила из кустов к Форсу, толкая его всем своим телом, мягко вынуждая его отступить к кювету. Он уловил ее настоятельное предупреждение и пополз в укрытие со всей возможной для него скоростью. Когда он привалился к стенке обрывчика из липкой красной глины, упершись в дно руками, он почувствовал содрогание земли задолго до того, как услыхал звук копыт, вызвавших это содрогание. Затем в поле его зрения появился бежавший легкой рысью по древней дороге табун лошадей, мгновение-другое Форс искал взглядом табунщика, а затем понял, что ни на одной из лошадей не было пятен яркой краски, которой степняки отмечали свою собственность. Эти лошади скорее всего были дикие. Там было несколько кобыл с жеребятами, храпящий жеребец со следами боевых шрамов на плечах и еще несколько свободно бегающих молодых лошадок. За ними бежала одна кобыла без жеребенка. Ее грубая необъезженная шкура была гнедой, а усаженные репьями хвост и грива черными. Она то и дело отставала, останавливаясь, чтобы набрать полный рот травы, за что, наконец, заработала от жеребца болезненный укус. Она взвизгнула, проворно лягнулась копытами, а затем быстро поскакала, вырываясь перед остальным табуном. Форс с сожалением смотрел, как она убегала. Имей он две здоровые ноги, она, возможно, стала бы его пленницей. Но сейчас об этом было бесполезно думать.

Затем табун свернул за поворот и скрылся из виду. Форс на мгновение передохнул, прежде чем вылезти обратно, на дорогу. Люра бежала впереди, вытирая передние лапы о травяной ковер и пристально глядя вслед исчезнувшим лошадям. По ее мнению, не было никакой разницы между одним из этих жеребят и задранным ею теленком. Они оба были мясом и, таким образом, годились в пищу. Она очень хотела пойти по следу такого обилия пищи. Форс не стал с ней спорить. Он все еще думал о кобыле, которая бегала так свободно и повиновалась только своим желаниям.