Рассвет - [33]

— Да.

— Когда он впервые узнал о нем?

— Вероятно сегодня же и узнал.

— Что ж, благодарю.

С этими словами доктор поспешил вслед за Пиготт.

Той же ночью, ровно в десять, в бескрайнем потоке Реки Жизни вспыхнул еще один огонек: родилась Анжела.

Глава XII

Когда доктор поднялся наверх, Филипп вошел в столовую, чтобы что-нибудь поесть, но обнаружил, что еда ему противна; он едва мог проглотить хоть кусок. Однако в какой-то степени он заменил еду вином, выпив несколько бокалов. Затем, влекомый странным притяжением, он вернулся в маленький кабинет отца; вспомнив о завещании, он решил, что следует убрать его в безопасное место. Однако под завещанием обнаружился еще один лист бумаги, довольно потертый. Признав почерк Беллами, Филип взял документ и стал читать — это оказался черновик нового завещания. Суть его заключалась в следующем.

Документ начинался с заявления сквайра о том, что прежнее завещание признается недействительным из-за «предательского и бесчестного поведения его сына Филипа». Затем, в кратких, но емких терминах был определен круг наследников и попечителей имущества — Филипа среди них не было — которые принимали наследство в управление и на хранение. Во-первых, действовать они должны были в интересах сына, который может родиться у упомянутого Филипа, лишенного наследства, и его законной супруги Хильды — вероятность появления на свет дочери не рассматривалась — а если ребенок не родится, тогда все завещанное переходит племяннику завещателя, Джорджу Каресфуту, однако при непременном соблюдении следующего, весьма любопытного условия: если означенный Джордж Каресфут попытается передать имущество или его часть упомянутому Филипу — в качестве дара либо посредством собственного завещания — тогда он немедленно лишается прав на наследство, и все переходит к неким дальним родственникам завещателя, живущим в Шотландии. Затем следовало перечисление еще нескольких наследников с указанием завещанных им сумм и имущества, а также отдельное упоминание о назначении 1000 фунтов в год на содержание вышеупомянутой Хильды Каресфут, каковая сумма должна была выплачиваться ей пожизненно, а в случае ее смерти возвращалась владельцу имущества.

Говоря без затей — Филип, согласно новому завещанию, полностью лишался наследства, в первую очередь — в пользу собственного ребенка мужского пола, дочери Филипа в завещании не упоминались вовсе, и в случае отсутствия у Филипа сына наследство переходило к ненавистному кузену Джорджу, которому, словно вдобавок ко всем оскорблениям в адрес Филипа, было запрещено передавать означенное имущество Филипу, либо иным его наследникам — вероятно, имелись в виду возможные дети от предполагаемого второго брака.

Филип дважды внимательно перечитал документ.

— Уф! Было и прошло! Слава Господу — у него не было времени, чтобы осуществить свои благие намерения.

Однако в следующий миг ужасная мысль буквально пронзила Филипа. Он поспешно позвонил в колокольчик. На вызов явился лакей — он был совершенно разбит после того, как час назад помог перенести тело его бедного хозяина наверх. Филипу пришлось изрядно потрудиться, чтобы добиться от бедняги ответа на вопрос: приезжал ли кто-нибудь к его отцу, пока Филипа не было в доме? Наконец, лакей смог промямлить, что не было никого, кроме молодой леди, «то есть, просим прощенья, миссис Каресфут, как она назвалась».

— Не имеет значения! — отмахнулся Филип, чувствуя, как с его души сваливается огромный груз. — Ты уверен, что больше здесь никого не было?

— Нет, сэр, никого, кроме только, прощенья просим, адвоката Беллами и евойного клерка — адвокат со своим черным портфелем был и весь день писал чего-то, а потом их светлость посылали за Симмонсом, чтобы он был свидетелем.

— Ты можешь идти… — почти прошептал Филип.

Теперь он ясно видел, что позволил старику умереть после того, как тот написал новое завещание, лишающее Филипа наследства. Он, Филип, позволил ему умереть — тем самым фактически перерезав горло самому себе! Беллами, несомненно, взял завещание с собой, и теперь у Филипа нет никаких шансов его уничтожить.

Однако постепенно его задумчивость сменилась угрюмой яростью — отчасти по отношению к его жене Хильде, но главным образом — к умершему отцу. Пьяный от переживаний, гнева, разочарованной алчности, Филип схватил свечу и кинулся наверх, шатаясь и едва не падая, готовясь обрушить новые проклятия на мертвую уже голову сквайра Каресфута. Однако оказавшись лицом к лицу с ужасающим в своем безразличии мертвецом, он разом растерял всю свою злость и страсть; леденящее чувство всемогущества Смерти охватило его и вселило в него трепет. Он каким-то внутренним чувством осознал, насколько бессильны и бессмысленны любые потуги смертных перед ликом Смерти. С какой целью он пришел сюда, к этому мертвому телу, чья неподвижная маска насмешливо взирала на все попытки оскорбить мертвеца?

Его отец был мертв, и это он, Филип, убил его. Он стал отцеубийцей. Ужас перед неминуемой расплатой за это преступление овладел им; предвидение ужасной тени, под которой отныне ему предстояло влачить свою жизнь, вползло в его разум, заледенив и душу, и тело. Он снова взглянул в мертвое лицо — и возбужденное воображение шепнуло, что на мертвых губах играет сардоническая усмешка. Проклятие Каина — вот что обрушилось на Филипа Каресфута, пригибая его к земле; волосы его поднялись дыбом и холодный пот выступил на лбу. Он больше не мог выносить этой пытки — он повернулся и выбежал из комнаты, а затем и из дома, и бродил по саду до глубокой ночи.