Рассвет - [22]

Зал был велик — шестьдесят футов в длину и тридцать в ширину. Высокий потолок пересекали арки из массивных темно-каштановых балок, рельефно высвеченные светом десятков свечей. Стены были обшиты старинными дубовыми панелями, от времени ставшими почти черными, украшенными портретами и сверкающими доспехами.

В центре зала стоял длинный и широкий стол, где на белоснежной скатерти сиял фамильный сервиз Каресфутов, отбрасывая искрящиеся блики отраженных огоньков свечей — весь этот блеск вызывал нешуточное головокружение ошеломленных и восхищенных гостей.

— О! Как красиво! — в изумлении воскликнула Мария.

— Да! — отвечал сквайр, занимая свое место во главе стола и усаживая Марию по правую руку. — Сервиз хорош, признаю. Потребовалось лет двести, чтобы собрать его, однако более всего преуспел в этом мой отец: он потратил на эту посуду десять тысяч фунтов и собирал ее всю жизнь. Вон то золотое блюдо на буфете тоже принадлежало ему… я же потратил всего две тысячи. Запомните, моя дорогая, — тут он понизил голос, — когда все это окажется в вашем ведении, сохраните коллекцию в целости, но я не рекомендую приобретать что-то еще: здесь и так слишком много для семьи простого деревенского сквайра.

Мария Ли вспыхнула и замолчала.

Ужин был великолепен и прошел вполне традиционно, как и все подобные ужины, иногда прерываемый спокойной и не слишком интересной беседой. На самом деле, если бы не великолепие обстановки и сервировки, Марии было бы довольно скучно, даже невзирая на цветистые и многочисленные комплименты ее величественного кавалера. Она немного завидовала тем, кто сидел на другом конце стола, ибо там, сквозь сверкающие блики хрусталя и серебра виднелось лицо Филипа, оживленное и сияющее, а в паузах она могла слышать его негромкий смех.

«В каком прекрасном он настроении!» — думала Мария Ли.

Филип и в самом деле был в прекрасном настроении. Его красивое лицо, в последнее время столь мрачное, теперь озарялось улыбкой, он смеялся и вел остроумную и легкую беседу с соседями по столу.

— Филип, кажется, очень счастлив, не так ли? — вполголоса заметил Джордж миссис Беллами, сидевшей рядом с ним.

— Должно быть, вы скверно умеете судить по лицам о настроении, если считаете, что он счастлив. Я наблюдаю за ним весь вечер — и сделала совершенно противоположный вывод.

— Вот как? Почему же? Взгляните: он смеется.

— Разве вы никогда не видели, как человек смехом пытается скрыть свои страдания? Не смотрите на смеющийся рот — взгляните в его глаза. Они наполнены страхом, они расширены от ужаса — особенно когда он смотрит на своего отца и мисс Ли. Вот, посмотрите… О, нет, он несчастлив, и если я не ошибаюсь — будет еще несчастнее к концу этого вечера. Нас не просто так здесь собрали.

— Надеюсь, что нет, надеюсь… В любом случае, нам придется вести себя в соответствии с тем, что мы знаем. Давайте сменим тему? Вы прелестно выглядите сегодня.

— Разумеется, я прелестна. Хотелось бы мне вернуть вам комплимент — но увы, по совести говоря — не могу. Вы когда-нибудь видели подобный сервиз? Только взгляните на это блюдо.

— Оно великолепно! — со вздохом сказал Джордж. — Я никогда раньше не видел всю коллекцию и даже представить не мог, что буду есть с этих тарелок. Да и доведется ли мне такое в дальнейшем…

— Да! — негромко произнесла миссис Беллами, одарив Джорджа странным взглядом своих больших глаз. — Если вы и дальше будете слушаться меня — доведется. Говорю вам это наверняка — а я никогда не ошибаюсь. Тише, что-то сейчас произойдет. Что такое?

Ужин подошел к концу, и в соответствии со старомодным этикетом скатерть была убрана. Теперь перед гостями сиял полировкой старинный дубовый стол с массивной столешницей дюйма в два толщиной.

Когда по бокалам разлили вино, старый сквайр жестом приказал слугам удалиться, затем шепнул что-то на ухо мисс Ли, отчего она залилась румянцем, и поднялся со своего стула посреди воцарившейся мертвой тишины.

— Взгляните на лицо своего кузена! — почти беззвучно шепнула миссис Беллами.

Джордж последовал ее совету: лицо Филипа ужасно побледнело, черные глаза блестели, словно горящие угли…

— Друзья и соседи! Среди вас или ваших отцов я прожил много лет, — начал свою речь Дьявол Каресфут, и его голос, несмотря на кажущуюся мягкость, с легкостью заполнил весь зал. — Если предание не лжет, то именно в этом самом зале и за этим столом единственный Каресфут, когда-либо произносивший торжественную речь по собственному желанию, освободил себя от собственного бремени. Это был мой предок в восьмом колене, старый йомен Каресфут — и та речь была для него очень важна: в тот день он посадил у воды Посох Каресфутов, великий дуб, ознаменовав тем самым зарождение нашего дома, дома сельских джентри. Прошло несколько столетий с тех пор, как мой предок стоял вот на этом самом месте, где теперь стою я — и наверное, он так же, как и я теперь, опирался рукой на этот стол, обращаясь к похожей компании… Возможно, она была не так пышно разодета, а возможно — не сочтите за неуважение — была одета и попышнее, но это не столь важно. Главное — компания была такой же душевной, как и нынешняя. Тот саженец дуба превратился в самое большое дерево в округе, и мне подумалось, что и я, по примеру моего предка, должен собрать под древней крышей этого дома старых друзей и соседей, чтобы поделиться с ними моей радостью.