Рассуждения о писателях - [4]

- Я вот должен хвалить романы какого-нибудь Штевена, - говорил Полевой, - а ведь эти романы галиматья-с.

- Да кто же вас заставляет хвалить их? - удивлялся Панаев.

- Нельзя-с, помилуйте, ведь он частный пристав.

- Что ж такое? Что вам за дело до этого?

- Как что за дело-с! Разбери я его как следует - он, пожалуй, подкинет ко мне в сарай какую-нибудь вещь да и обвинит меня в краже. Меня и поведут по улицам на веревке-с, а ведь я отец семейства!..

Разве вот еще что: если бы мы читали Белинского, то обязательно пришли бы к заключению, что он был писатель увлекающийся, горячий. В статье "Взгляд на русскую литературу 1846 года" собственно о русской литературе 1846 года написано только шестнадцать страниц, а на остальных двадцати семи страницах речь идет о славянофильстве, народности, национальном вопросе, бессмертии, московских князьях, значении художественного творчества Ломоносова, ничтожности "вечного труженика" Тредьяковского, способности русских к приспособлению, "натуральной школе", программе "Современника", соотношении формы и существа. Статья "Горе от ума" написана о гоголевском "Ревизоре".

Горячностью же характера следует объяснить и то, что Белинский был несвободен от ошибок, опрометчивых идей и неправедных увлечений, которые отчасти вытекали из старинной русской болезни не мысль извлекать из жизни, а жизнь подгонять под дорогую, облюбованную мысль; отсюда его монархическая "Бородинская годовщина", подогнанная под Гегеля, из-за которой порядочные люди долго не подавали ему руки (вот какой был простодушный век, идейным противникам руку не подавали), отсюда его убежденность в том, что как художественный мыслитель Клюшников выше Пушкина, отсюда следующее свидетельство: Белинский говорил, будто от "фанфарона" Лермонтова он не слышал ни одного умного или хотя бы дельного слова.

Впрочем, Белинский и в быту был человек чувства. При всем своем добродушии и застенчивости он частенько впадал в крайнее озлобление, если при нем неосторожно порочили демократические принципы, русский народ, святителей нашей литературы, и так горячо атаковал своих оппонентов, что казалось, еще немного - и поколотит. Или взять карты, в которые Белинскому не везло: играя в трехкопеечный преферанс, он проигрывал так, как иные натуры гибнут. Однажды, оставшись без четырех взяток, он до того огорчился, что Тургенев ему сказал:

- Если так убиваться, то уж лучше совсем не играть.

А Белинский в ответ:

- Нет, не утешайте меня, все кончено, я только до этого роббера и жил!

Страстен он был даже в собирании грибов: когда Виссарион Григорьевич отправлялся со свояченицей Аграфеной Васильевной по грибы, то нарочно забегал далеко вперед и, увидя какой-нибудь подберезовик, буквально падал на него, "громогласно заявляя свои права". Как-то его приятель переводчик Андрей Кронеберг был обманут издателем Краевским, который выпустил книжкой "Королеву Марго" и не заплатил переводчику ни копейки. Кронеберг, запасшись соответствующим томом свода законов, явился к Краевскому и вытребовал гонорар. Когда потом он рассказал об этой победе Белинскому, тот протянул ему трость, встал на колени и попросил:

- Андрей Иванович, голубчик, поучите меня, дурака!

Его литературная известность началась с того, что в салоне Владимира Одоевского он упал со стула; все стали спрашивать хозяина: "Кто это у вас мебель ломает?" Одоевский отвечал: "Как же, это Белинский, критик, блестящее дарование. Дайте срок - он еще нам всем поприжмет хвосты".

Такая была интересная эпоха, что прошло совсем немного времени, и в России не осталось культурного человека, который Белинского не читал, - его знали даже прасолы, приказчики и раскольники из крестьян. Правда, в конце концов за гробом "вечного Виссариона" на Волкове кладбище тронулось только человек двадцать, включая случайных любителей похорон.

Умер Белинский в мае 1848 года, прожив только тридцать семь лет, из которых, по крайней мере, пять лет он мучительно угасал. По замечанию Кавелина, "угасал он очень кстати" - дело было накануне европейских революций сорок восьмого года, которые повлекли за собой превентивный террор против литературы. Хотя еще прежде Виссарионом Григорьевичем вплотную заинтересовалось III отделение; кто-то подкинул нецензурный памфлет на императора Николая, и в III отделение стали вызывать литераторов, чтобы путем сличения почерков выйти на критикана. Вызвали и Белинского, но он был уже при смерти и в царскую инквизицию не явился. Естественно, Виссариона Григорьевича этот вызов заинтриговал, и он попытался узнать через одного своего знакомого, инквизитора, зачем его вызывают. Знакомый слукавил: он ответил, что просто-напросто с ним желает познакомиться Леонтий Васильевич Дубельт, "отец русской литературы".

Вскоре Белинский умер. Без него прошумела Крымская война, рухнуло крепостное право, пришла и ушла целая плеяда гигантов художественного слова, разразились три революции, неузнаваемо изменилась русская жизнь - вот только все теми же остались проблемы литературы, поскольку у нас не только читатели, но и писатели Белинского не читают.