Расстаемся ненадолго - [26]

– Подожди! – решительно сказал ей Сокольный. И, обращаясь к Саше, добавил: – Все, что сказала тетка Марья, – неправда. Этого, Саша, не может быть, понимаешь? Вранье! Давайте лучше перекусим, а тогда видно будет.

И только сказал так, как все окружающее опять приобрело в его глазах будто бы прежний вид.

Вера послушно разложила еду, подвинула поближе газету с ягодами.

– Бери! – сказал Андрей Саше. – Вчера ты меня угощал, а сегодня – я, только чужими.

– Почему чужими? – еще не совсем уверенно улыбнулся мальчик.

– Потому что, видишь ли, не я собирал их, а Валя, Галя и… Как тебя зовут, девочка?

– Лала, – ответила младшая Бубенко и недовольно опустила глазенки, слегка заплывшие от полноты щек.

– Лара? – переспросил Андрей.

Девочка кивнула.

– Ну так вот, Лара тоже бегала за ягодами, а я, брат, с места не сдвинулся. Это ничего, ты ешь землянику, ешь! Лара, дадим Саше немного ягод?

Девочка снова кивнула.

Все старались шутить, смеяться, пробовали «налечь» на бутерброды, но смех звучал натянуто, а еда оставалась почти нетронутой.

Только Саша и Лара пригоршнями отправляли ягоды в рот.

Вскоре Вера опять начала связывать все в узелок, и Андрей не мешал ей на этот раз. Он медленно застегнул воротник гимнастерки, вытащил из кустов свою палку и резко поднялся на ноги. Будто по сигналу, стали собираться и остальные. Вера вдруг поймала себя на том, что уж очень крепко связывает она свой сверточек, будто идти ей с ним куда-то далеко-далеко, не день и не два. Саша по-хозяйски ссыпал оставшиеся ягоды в газету и взял с собой. Лара недобрым глазом посмотрела на него, но ничего не сказала.

Как только подошли к поселку, девушки с Верой заспешили домой, а Андрей и Саша остановились возле столба с репродуктором наверху. Репродуктор установлен тут недавно, и хотя у каждого есть дома радио, люди ее прочь послушать какую-нибудь передачу походя, по дороге на работу или с работы. А сейчас здесь собрались мужчины, женщины и даже дети. Все слушали молча, с суровым вниманием, словно боялись пропустить хоть одно слово диктора. Замер, весь превратился в слух и Андрей.

Передавали выступление Молотова.

Казалось, прямо над рупором стояло ясное июньское солнце. На него все чаще и чаще набегали небольшие облачка. Рваные тени от них ползали по земле, но солнце не становилось от этого менее ярким и теплым. Саша, задрав голову, смотрел на репродуктор, и солнышко светило ему прямо в глаза. Мальчик жмурился, но глаз не опускал. Чтобы понять, о чем говорят, он старался не шевелиться, боялся даже моргнуть. Когда же трансляция кончилась, Саша посмотрел на Андрея и вдруг заморгал часто-часто.

Домой шли молча. Недалеко от дома Андрей сказал:

– Тетка Марья, выходит, правду говорила. Но ты, Саша, не бойся: к нам война не дойдет.

– Я не боюсь, – решительно заверил мальчик. – А что там теперь, на войне? А?

– Там, брат, фашистские танки, – объяснял Андрей, – лезут на нашу границу, а наша артиллерия бьет по ним. Далеко они не пройдут, не бойся!

В хату идти не хотелось: что скажешь, что посоветуешь, чем поможешь? У Андрея туманилось в голове. Он знал одно: нужно немедленно, не откладывая, ехать в военкомат! А сам всего душой верил собственным словам, сказанным только что Сашке.

С тяжелым, тревожным чувством открыл Сокольный дверь в сени, прислушался. Ожидал услышать плач, быть может, нарекания, жалобы. Но в избе было тихо, только кот увивался возле кого-то, мяуканьем выманивая подачку. Не заметил Андрей особенных перемен и войдя: все занимались своими делами, разговаривали спокойно. Устин Маркович, сидя на лавке, кухонным ножом не спеша чистил рыбу, недавно принесенную с речки. Возле него и увивался кот.

– Что, хорош был клев? – спросил Андрей.

– Чтобы сказать очень, так нет, – охотно ответил Маркович, – однако ежели с полдня посидеть, так… Не всякий, правда, высидит. Вот этот рыболов, – показал он на Сашку, – только мешал: все жалел, что не пошел с вами в лес. И меня сбил. Я, наверное, еще посидел бы.

– На одну сковородку хватит, – заметила мать.

– И в две не вместишь, – подмигнул старик зятю.

Андрей понял: родные, как и сам он, не хотят говорить о вторжении фашистов, не хотят верить в то, что уже свершилось. Эта война для стариков – не первая: пережили империалистическую, пережили и гражданскую. Не сгладило все это ощущения недоброго, но приучило к стойкости, к умению более или менее спокойно смотреть на любой поворот судьбы.

– Мне в военкомат нужно сходить, – сказал Андрей, присаживаясь рядом с тестем. – Думал взяться на учет завтра или послезавтра, а раз такое дело…

– Завтра утром можно, – перебил старик. – Наши поедут, и вы с ними.

– Думаете, поедут?

– А как же! Которые сами, кого призовут…

– А я считаю, большой мобилизации не будет, – сказал Андрей. – Достаточно и тех сил, какие сейчас есть.

– Кто ж его знает, – уклонился старик от прямого ответа. – Лишний запас штыков делу не повредит.

Вера нерешительно подошла к мужчинам:

– Может быть, мне съездить в Красное Озеро? – вполголоса спросила она. – Забрать оттуда все?..

– Зачем ехать? – удивился Андрей. – Кончатся каникулы, тогда и поедем.

На следующий день, рано утром, приехал брат Андрея, Костя. Он выехал из дому еще позавчера, о вторжении фашистских полчищ узнал сразу на первой станции, но решил все же проведать Андрея. Братья крепко дружили с детства. Последние два года не встречались, но часто писали друг другу. В первый год службы Андрея Костя доучивался в Минском университете, а во второй – уже учительствовал в средней школе. В письмах к брату он всегда затрагивал какую-нибудь важную для себя жизненную проблему и просил Андрея высказать свое мнение о ней. Андрей отвечал, как мог, как позволяли обстоятельства службы, но и у него письма часто получались длинными, похожими на рефераты. Такая переписка увеличивала глубокое взаимное уважение, укрепляла дружбу.