Расследования Берковича 1 - [7]

— Господин Фармер, — сказал Беркович, — вы утверждаете, что Мирьям приехала сюда, чтобы играть «Вариации» Чайковского. По сути, это ваш единственный аргумент в пользу того, что вы действительно помирились. Никто не видел, как вы гуляли у моря, никто не видел, как вы приходили к Мирьям домой.

— Борис, — недовольно сказал Хутиэли. — Задавайте вопрос, зачем вы повторяете то, что я уже зафиксировал?

— Просто хочу убедиться, что господин Фармер уверен в своих словах.

— Конечно, уверен! — с вызовом сказал Фармер.

— Я не понимаю, — раздумчиво сказал Беркович, — как может играть на виолончели женщина, одетая в узкую юбку. По-моему, это физически невозможно. Из этого следует…

— Какую еще узкую юбку? — с недоумением сказал Фармер. — Мирьям приехала в концертном костюме.

— Да, в своей обычной блузке, — согласился Беркович, — но юбка на ней была, хотя и черная, но узкая, а вы, подойдя к машине, не обратили на это внимания… или просто не заметили, потому что торопились выстрелить. Нет, Фармер, Мирьям не собиралась выступать, и значит…

Фармер сделал движение в сторону двери, и Беркович вскочил со своего кресла, но его остановил голос инспектора:

— Спокойно, стажер. Вы думаете, он сбежит? Там же кругом наши люди… Так что вы скажете на это, дорогой Фармер?..

Через час, вернувшись в управление после того, как Фармер был помещен в камеру предварительного заключения, Хутиэли сказал стажеру:

— Черт возьми, я ведь тоже видел, что она была в узкой юбке! Но мне и в голову не пришло…

— Просто я не только наблюдателен, — скромно пояснил Беркович, — но еще и бываю на симфонических концертах.

— Бедняга, — прокомментировал Хутиэли, — и вы не засыпаете через пять минут после начала? Странные у вас, русских, вкусы…

Убийство перед концертом

— И вы еще находите время, чтобы посещать концерты? — спросил инспектор Хутиэли стажера Берковича, когда тот запирал в ящике стола документы по делу Авшалома, шантажиста из Петах-Тиквы.

— Что там такого интересного?

— Дирижирует мой приятель, — объяснил стажер. — Мы с ним вместе учились в старших классах, а потом он заканчивал музыкальную академию, а я вот… в юридический.

— Бедняга, — прокомментировал инспектор. — Завтра, когда придешь на работу, споешь мне весь репертуар твоего приятеля. Я как раз буду допрашивать одного подозреваемого, и, надеюсь, твои вопли развяжут ему язык.

— Всенепременно, — пообещал Беркович и покинул кабинет. Не то, чтобы он действительно так уж стремился на этот концерт. Он предпочел бы поваляться перед телевизором, но Марк сказал: «Приходи, выступит мой ученик, мой первый ученик, правда, я еще не знаю, кто именно». Фраза показалась Берковичу странной, а переспрашивать он не хотел. С другой стороны, все, чего он не понимал, вызывало у него чувство раздражения, которое проходило лишь тогда, когда он разбирался в ситуации. К тому же, матнас, где играл сегодня студенческий оркестр, находился неподалеку — всего в пяти минутах ходьбы от дома. Беркович переоделся, нацепив рубашку, которую он терпеть не мог, потому что воротник натирал ему шею, но это была единственная рубашка, которую, по мнению Берковича, не стыдно было надеть в приличное общество. Он подумал минуту о том, стоит ли считать приличным обществом сотню фанатов классики, обычных посетителей подобных тусовок, пришел к выводу, что, безусловно, стоит, хотя бы потому, что билеты на концерты студенческого оркестра стоили безумные деньги — целых восемьдесят шекелей, будто выступал не Марк Корн со своими студентами, а по крайней мере Зубин Мета с Израильским филармоническим.

За полчаса до начала Беркович подошел ко входу, у которого толпились будущие слушатели, средний возраст которых, как оценил Борис, приближался к пресловутым ста двадцати. Он направился было к кассе, но его остановил возглас:

— Боря, да ты что, сдурел?

Марк схватил приятеля за рукав и потянул к служебному входу.

— Пройдешь со мной, — сказал молодой дирижер. — Я тебя уже давно высматриваю, я так и подумал, что ты станешь тратить на этот концерт свои кровные.

За кулисами было шумно, как на новой автобусной станции. Оркестранты прохаживались в узком коридоре, будто это была набережная перед Мигдаль а-опера. Подумать только, эти люди были во фраках! Берковичу захотелось взять кого-нибудь за фалды, чтобы ощутить реальность происхощяшего, но Марк тянул друга дальше, в дальний закуток, где была его комната.

— Играем скрипичный концерт Мендельсона, — возбужденно сказал Марк. — Ты представляешь: один из моих учеников поедет с этим концертом на конкурс Венявского!

— Для кого это более важно — для них или для тебя? — спросил Беркович, который во всем любил доискиваться до первопричины.

— Для меня? — поднял брови Марк. — Конечно, для меня тоже. И для одного из них.

— Для одного?

— На конкурс поедет кто-то один, — пояснил Марк, — но я до сих пор не решил, кто именно. Понимаешь, оба прекрасные исполнители. Стас темпераментней, Игаль строже… Я готовил обоих и обещал, что перед концертом назову того, кто поедет в Польшу. Он-то и будет играть сегодня. Я имею в виду — Игаль Маркиш. Пойдем-ка к нему, пусть канифолит смычок, ему выходить.