Расследованием установлено… - [13]

Отказался я и от предложенного мне фотоаппарата «Минокс» для фотографирования секретных документов. Сослался на то, что в данный момент у меня нет секретных материалов, из-за которых стоило бы рисковать, работая с миниатюрным фотоаппаратом.

В заключение разговора «пожилой» передал мне лист белой плотной бумаги, свернутый пополам. Он сказал, что там вопросы, на которые надо ответить. Мельком взглянув на лист, я понял, что в нем вопросы автобиографического характера, да и сам документ был озаглавлен по-русски: «Анкета». Я согласился выполнить просьбу немца и положил этот бланк в карман.

Вечером того же дня, оставшись один в своей каюте, я внимательно рассмотрел бланк с переданной мне анкетой. Текст ее был отпечатан на машинке почему-то по-русски. Наверное, нужна была точность в ответах. Указывалось, что ответы почему-то желательно записывать печатными буквами. Именно так я и заполнил бланк анкеты.

— Какие вопросы там были?

— Анкета мало чем отличалась от обычных, наших, которые мне не раз приходилось заполнять до этого. Разве только в ней следовало сообщить не только все места моей службы, но и перечислить в хронологическом порядке все города, в которых жил и работал. Несколько вопросов касались моей семьи, интересовал мой домашний адрес, номер телефона, номер машины. Заполнив анкету, я взял ее с собой во второй день увольнения на берег.

Хотя я и предвидел встречу с немецким разведчиком, на этот раз она была для меня все же неожиданной. Дело в том, что на встречу со мной вышел новый человек. Правда, раньше я его видел, но только мельком, когда вместе с «пожилым» он сопровождал меня от гамбургского порта до универмага «Карштадт». Этот второй разведчик был значительно моложе своего коллеги. Он настиг меня у входа в маленький банк, куда я шел, чтобы обменять выданную нам на судне валюту на датские кроны. Он спросил, выполнил ли я их просьбу. Я сразу понял, что речь идет об анкете, достал ее и отдал. Меня удивило, что, получив мою анкету, «молодой» немец тут же достал откуда-то другой похожий лист и демонстративно сравнил его с заполненным мной бланком. Я заглянул в его бумагу и обратил внимание на запись своей фамилии. Там моя фамилия была написана на немецкий лад. Поблагодарив меня на чистом английском языке, «молодой» распрощался со мной. Я не стал заходить в банк и пошел к своим попутчикам. Неожиданно на другой стороне узкой улочки я увидел «пожилого» разведчика. Он стоял с отсутствующим видом и как будто бы не обратил на меня никакого внимания.

Других встреч с западногерманскими разведчиками ни в этот, ни на другой день перед уходом из Копенгагена у меня не было. Уверяю вас, никакой другой информации, кроме анкеты, я им не передавал.

На следующий допрос Павлов явился, готовый продолжить свои показания о плавании на «Профессоре Зубове». Точнее, о стоянках научно-исследовательского судна, о встречах с представителями западногерманских спецслужб. Павлов готов был начать рассказ о той, которая произошла у него в Рио-де-Жанейро.

Но следователь вернулся к его прежним показаниям о стоянке в Копенгагене, о встречах его с западными немцами в датской столице.

— Давайте уточним ваши вчерашние показания, Юрий Васильевич, — сказал Седов, начиная допрос, — вчера вы подробно рассказывали о встрече с «пожилым» немцем у цветочного лотка. Встреча, как вы говорили, продолжалась около двадцати минут. Скажите, неужели все это время было потрачено разведчиком только лишь для того, чтобы убедить вас в безопасности контактов с ним и передать анкету? Вспомните, о чем еще шел разговор?

— Но, по-моему, я передал его весь, полностью.

— Не было ли речи о следующем свидании? Просто встретились, поговорили и разошлись?

— Нет. Я забыл, он предупредил меня, что очередные встречи со мной состоятся в Рио-де-Жанейро и в Монтевидео…

— Откуда он знал, что вы будете там?

— «Пожилой» осведомился у меня о дальнейшем маршруте «Профессора Зубова», и я сообщил ему, когда и куда наше судно будет заходить на стоянки. Теперь припоминаю — немец спросил у меня тогда, не выполняет ли судно, как он выразился, «разведывательные функции». Я ответил, естественно, отрицательно и в подтверждение своих слов предложил ему передать программу рейса судна. По реакции «пожилого» я заметил, что этот документ большого интереса для него не представлял.

— Ну вот, видите, Юрий Васильевич, кое-что, оказывается, было еще. И другие вопросы были, и не только о программе плавания. О чем еще он спрашивал вас?

— По-моему, в ту встречу «пожилой» задал походя несколько вопросов, касающихся моей работы в Регистре, интересовался возможностью возвращения в это учреждение. Это были технические вопросы, они касались деталей. Так же вскользь он задал мне несколько вопросов, касающихся судостроения.

— Почему же вы, Юрий Васильевич, умолчали о них на последнем допросе?

— Видимо, потому, что не придал им значения. К тому же я заявил «пожилому», что над ответами надо подумать. Как я понял, немец согласился со мной и обещал составить письменный вопросник.

— Вы получили его при следующей встрече в Копенгагене?

— Нет, не получал. Как я уже говорил, при второй встрече у входа в банк я передал разведчику, «молодому» немцу, только заполненную мной анкету. Никакой обратной почты я в тот раз не получал. Могу лишь добавить: вопросы о флоте западногерманский разведчик задавал мне в свободной манере, не сверяясь с какими-либо шпаргалками, не путаясь в терминологии. Это свидетельствовало о том, что передо мной специалист по флоту, человек, владеющий материалом.