Рассказы - [34]

Я осторожно высвободил больной локоть из его жестких пальцев. Золтан, конечно, не мог знать, что чешская пуля раздробила мне кость в восемнадцатом году.

Бергера я помнил прекрасно. Он был нашим гимназическим учителем. Мягкий и очень рассеянный человек; двойку у него получали только ученики, которые, по его выражению, «даже не дохнули на урок» — из злостной лени или в расчете на рассеянность учителя. Если же парнишка оказывался способным, Бергер не успокаивался до тех пор, пока не подтягивал его. Длинный, сухой, черный — таков был «господин учитель Бергер». Из бедного еврейского мальчика он выбился в учителя гимназии. Мы его считали свободомыслящим радикалом. Он разговаривал с нами всегда в тоне легкой иронии.

— По моему мнению, — говорил он, — если бы мы вместо латыни стали бы учить французский или, предположим, английский язык… Но я что? Я бедный еврей. Вы же — потомки Арпада, Тёхётёма, Аттилы и всех воинств небесных!..

При этом он оглядывал мальчишеские головы и его черные маленькие глаза лукаво блестели.

Мы молчали. Мы отлично понимали, на что намекает учитель.

Мы были искренне к нему привязаны.

Вне школы учитель Бергер держался с нами, как с равноправными взрослыми друзьями…

— Почему вы вспомнили Бергера? Ведь мы говорили об империалистической войне, о горячих, шумных днях мобилизации, о первых трагических боях и постепенном отрезвлении? — спросил я.

— Дело в том, — неторопливо ответил Золтан, — что учитель Бергер изрядно-таки охладил мой патриотический пыл в первые дни мобилизации. Строю говоря, он сыграл большую роль в моем отношении к войне.

— Не хвалитесь! Я же знаю, что вы двадцать восемь месяцев были на фронте и считались одним из самых боевых офицеров. Мне говорил о вас полковник Хуперт, — мы с ним вместе были в плену, — и говорил в самых хвалебных выражениях.

— Полковнику пришлось изменить свое мнение, когда летом девятнадцатого года я арестовал его на румынском фронте за разложение венгерской красной армии!

— Да… Поучительные неожиданности эпохи революций и войн. Но не будем уклоняться от темы. Расскажите, чем учитель Бергер повредил вашему патриотизму.

Золтан оживленно заговорил:

— Бывает так, что вовремя сказанное слово дает большие результаты, чем целые годы тяжелого опыта. Два человека повлияли решающим образом на мое отношение к войне. Один — был учитель Бергер, а другой Андраш Тот, рядовой моего взвода. Их слова были, конечно, случайны, но они меня вывели из запутанного лабиринта бессмыслиц и безумий.

— Ну, теперь вы приплели еще какого-то Андраша Тота. Расскажите лучше, что произошло с Бергером.

— Простите. Я немного рассеян. С учителем Бергером я встретился в один из шумных дней мобилизации четырнадцатого года. Он только что вышел из кафе, лицо его было необычно сурово. С тросточкой под мышкой он быстрыми шагами пересекал улицу. Я поклонился ему. Я шел в приемную комиссию, чтобы подать заявление о досрочном вступлении в армию, и чувствовал себя будущим рыцарем великой эпохи. По всей вероятности, на моем лице сияла глупейшая радость. Учитель окинул меня быстрым испытующим взглядом.

— И вы тоже, друг мой?.. — спросил он.

— «Всем нам надо идти в бой», — продекламировал я в ответ припев песни Кошута.

Бергер крепко сжал мою руку и потащил меня в тихий переулок за зданием театра. Там он остановился, снял пенсне, протер его, надел снова, внимательно оглядел меня, склонив по-птичьи голову набок, и пожевал губами. Мне стало неловко. Я уже знал, что сейчас будет проборка…

— Вот что, мой умный друг… Собственно говоря, это дело не мое, об этом должны были бы беспокоиться ваши лапа и мама. Я только бедный еврей, а ваша семья как-никак потомки Арпада, Алмоша, Лттилы, слепого Боттяпи!.. Дорогой мой Золтан, не спешите вы с этой проклятой войной. Вы думаете, что государственные деятели вкладывают в это дело свою душу?.. Ничего подобного! Начинается опасная игра. Понимаете? Страшная игра! Неслыханное преступление. Ни вам, ни вашей честной трудовой семье нет до этого никакого дела. Понимаете? Эта война не только уничтожит и искалечит тысячи и тысячи подобных вам смертоносными снарядами, — она может смертельно ранить и даже совсем уничтожить всю нашу цветущую страну. Не спешите! Прощайте! — И он бросился от меня по пустынному тротуару.

После мучительной получасовой внутренней борьбы я разорвал свое заявление. Но не успели еще просохнуть благодарные слезы моей матери, как за мною прислали официально, забрали меня раньше срока, — и к зиме пятнадцатого года я шагал под ранцем.

Я проделал всю мучительную карпатскую кампанию, которая требовала от офицеров безжалостности, от солдат — крепких мускулов и бычьих нервов.

И вот тогда-то рядовой Андраш Тот во второй раз дал мне понять, что честному трудовому человеку действительно нет никакого дела до этой войны.

То, что я вам сейчас расскажу, может прозвучать просто как анекдот…

Это был период, когда у нас в Карпатах дела обстояли особенно плохо. Однажды, когда мы стояли на роздыхе, распространился слух, что наш полк посетит кронпринц Карл. Можете себе представить, как заволновалось полковое начальство. Немедленно был издан приказ: