Рассказы - [17]

Макар молча шагал, уставившись в землю глазами, как он привык за последнее время ходить.

— Это, брат, человек! — взволнованно продолжал Алексеи — Ну, я тебе скажу, и человек! Чисто насквозь всё видит…

Макар кинул на него сбоку взгляд: у Алексея провалились щеки, блестели глаза, сам он посерел и был точно в жару.

— Про клад с ним говорил. «Знаю, говорит, про этот клад. Записано, мол, у нас про него. Этот, говорит, клад только с чистой душой взять можно. И перво-наперво, как там сказано про нищих и про церковь, так этому и быть должно. Только, говорит, церкви бывают всякие. Так настоящую надо церковь. А напугало, говорит, вас ещё мало. Видела, говорит, сила, что народ вы слабый. Настоящего человека ещё боле будет пугать. Для этого, говорит, клада надо большую крепость иметь. Ей, говорит, нечистой-то силе, лестно клад удержать, чтобы в народ он не пошёл, потому, говорит, горько ей, если от злых денег на добро произойдёт». Обещал помогать.

Макар молча постегивал кнутом по земле. Он давно перестал верить в клад, забыл даже думать о нём и в последнее время всё яснее понимал, что не приходится ему больше жить в Кузьмине, а надо куда-нибудь уходить. Алексея же, видимо, только теперь начало по-настоящему разбирать.

— Так как же, Макар? — говорил он. — А? Съездить бы и тебе к мельнику-то поговорить! Я ему про тебя тоже рассказал.

— Съездить-то? — произнёс наконец Макар. — Что же? Съездить-то бы можно. Да больно уж некогда теперь.

— Некогда-то некогда, — волнуясь, продолжал Алексей. — А вот взял бы да свёз на мельницу ржи — надо ведь свежей мучки попробовать — вот бы и поговорил.

— Это можно, — задумчиво согласился Макар. — Думается мне только, паря, что ничего там около Дикова озера нет. Набрехали всё. Записал какой-нибудь лядащий старичишка, а мы и верим. Сдаётся мне так.

Но Алексей уверовал в клад бесповоротно.

— Нет, — заговорил он горячо, — брехни тут нет. Уж коли мельник говорит, что есть, так, стало быть, есть. «Закопан, говорит, там действительно клад, и не вынимал его ещё никто. Без большой, говорит, силы нельзя его вынять». Да ты только съезди к нему, да поговори — он тебе всё объяснит.

— Так. — проговорил Макар. — А каков он из себя, мельник-то?

— Не рассмотрел я его, Макар. Знаю только, что макушка стриженая да борода большая. Оробел я больно. Так, понимаешь, и ошарашил он меня: «Здравствуй, мол, Алексей! По кладу, что ли, пришёл?» Аж затрусило меня всего. А я о нём всё разузнал. Он здесь уж лет с десять живёт, на мельнице-то, а прежде в скитах жил. Разошёлся там с ними по вере, так и пришёл сюда. У него, видно, своя вера есть. К нему по ночам народ сходится. Он у них вроде как поп. Это, брат, непростой человек.

— Так… — снова задумчиво повторил Макар. Они стояли у околицы деревни. Алексей не хотел заходить в Кузьмино.

— Так поедешь, значит, Макар? — говорил он. — Ты уж поскорей поезжай! Мельник поскорей велел тебя посылать. Право, поезжай! Только вот что, Макар! — прибавил он, вернувшись с пути. — Стёпку-Колокольца побоку. Ну его совсем! Звонит уж больно! Почитай, по всей округе про клад-от раззвонил.

Через два дня Алексей снова пришёл и стал приходить каждый день. А через неделю Макар намолотил свежей ржи и поехал на Горелую мельницу, где до сих пор ни разу ещё не бывал. Все деревни по эту сторону реки возили хлеб на паровую мельницу в селе, куда было и ближе, и удобнее ездить. Горелая мельница работала только для заречных лесных посёлков и деревень.

XIII

На Спасов день в Кузьмине был храмовой праздник. Из села приезжал священник и служил в часовне молебен: из окрестных деревень собирался народ. В Кузьмине варили пиво, пекли пироги и ходили друг к другу в гости. Страда кончалась, народ отдыхал, и нередко праздник затягивался на два — на три дня.

Как ни тяжело жилось в доме Макара, но праздновать праздник всё-таки было нужно. Да Елена, наверное, и сама ни за что бы не отказалась от этого. Она что-то замышляла. Макар видел, что она взволнована, что она по нескольку раз в день бегает к Лаптевым, и угрюмо ждал.

Часа через два после молебна веселье хмельным потоком захлестнуло всё Кузьмино. По улице и по спуску к реке, сломя голову, скакали купать лошадей мальчишки и парни. Около парусинных балаганчиков толпились бабы и девки, покупая семечки, пряники и орехи. Со всех сторон играли гармоники и орали пьяные голоса. Весёлые кучки, пошатываясь, переходили из дома в дом.

У Макара в избе были Алексей-лесник, Вася, уже успевший сильно подвыпить, старик Пётр и Настасья, отец и мать Елены, приехавшие из дальней деревни, и её брат Андрей с женой. Елена угощала их пирогами, бараниной, водкой и пивом, приговаривая: «Кушайте, гости дорогие! Не обессудьте. Чем Бог послал!» — но было видно, что мысли её заняты другим. Она то и дело выскакивала от шумного говора на крыльцо и, кого-то поджидая, нетерпеливо поглядывала в даль.

Часа в три послышался в сенях топот многих ног, отворилась дверь, и от удивления Макар даже привстал — в избу вошли: Михайла, Григорий, Арина, Марья и сзади всех Варвара. Михайла был выпивши. Лицо у него лоснилось, глаза были масленые, и в бороде торчали остатки пирога. Пошатываясь и улыбаясь, он направился к Макару и, протянув ему руку, громовым голосом кричал: