Рассказы веера - [50]

...Все знали, что графиня очень религиозна. Забегая вперед, скажем, что в каждом доме, где она жила – в Петербурге или в Москве, – ею устраивалась домовая церковь. Разумеется, глубоко верующую графиню весьма беспокоила загробная участь ее бедной матери. Она старалась отмолить этот грех, сторонясь земных страстей, много и тайно помогая бедным.

Безусловно, семейная история Шаховских повлияла на жизнь этой одной из самых богатых женщин Северной Пальмиры. Ореол замкнутости, тишины и добропорядочности выделял Варвару Петровну, еще такую молодую, среди роскошных красавиц большого света.

И кто из петербургских кавалеров, подай графиня лишь малейший знак, отказался бы стать ей опорой и защитой? Время шло, но Варвара Петровна продолжала вести жизнь спокойную и уединенную. А потом и вовсе исчезла из Петербурга, как-то неожиданно для всех. Сказывали – уехала в Европу... Ускользнула, стало быть. Словно в урочный час кто-то позвал, и она решилась, медленно, но верно приближаясь к месту встречи.

...От путешествия Шуваловой по Италии остались изображения самой Варвары Петровны и двоих ее сыновей – маленьких красавчиков в гусарских куртках. Рисовал их родной брат «великого Карла» Александр Брюллов на фоне излюбленного, кажется, всеми путешественниками пейзажа: Неаполитанский залив, Везувий со струящимся над ним дымком.

Конечной целью передвижения от одной достопримечательности к другой стало местечко Веве в Швейцарии, где у Шуваловых была вилла на берегу Женевского озера. Здесь Варвара Петровна и остановилась.

Вокруг жило немало русских: людей творческих привлекали чудесные виды, тишина, обособленность от суеты больших городов, а тех, кто надеялся избавить себя от недугов, – чудесный воздух и мягкий климат.

Жизнь на чужбине освобождает от многих условностей. На вилле Варвары Петровны с большим удовольствием собирались те, кого в петербургских гостиных едва ли можно было встретить вместе: вечно безденежные и полуголодные художники, аристократы, имеющие здесь дома и угодья, путешествующий люд, снующий туда-сюда по Европе, уроженцы здешних мест, привлеченные хлебосольством, теплотой и дружелюбием обстановки, которой вообще отличаются русские дома.

Так ли уж было по сердцу Варваре Петровне это многолюдство?

Д.Н. Свербеев, встречавший ее в это время в Швейцарии, писал: «Милая эта женщина, чрезвычайно робкая и застенчивая, вменяла себе в общественную обязанность быть для всех гостеприимной, хотя, видимо, тяготилась приемами у себя два раза в неделю, на обед и на вечер, всего русского общества, а иногда и французов».

Кто-то из тех, кто наслаждался гостеприимством шуваловской виллы, в качестве некой новости и донес до Петербурга слух, что сердце прелестной Варвары Петровны напрочь поражено стрелой Амура.

Впрочем, кто бы удивился, окажись избранником графини человек ее круга. Но называли имя какого-то Адольфа Полье.

Кто это, что это? Петербургский свет исходил любопытством, но никакого объяснения не последовало. Напротив, прошел еще один слух, что этот никому не ведомый мсье Полье уже побывал раз в России – с армией Наполеона. Ах, вот как, решили в Петербурге, все знают, какой сброд приходил сюда под знаменами злодея в треуголке! Бедная, бедная Варвара Петровна! Не иначе как обморочил ее, такую доверчивую, неопытную, смазливый плут. Они же, французы, большие мастаки по этой части. Пропала она! Втянет в какую аферу, ограбит, ославит – и был таков. Словом, дамы в гостиных получили на растерзание душещипательную новость: в благородном семействе

                                      

Варвара Петровна Шувалова в пору своего первого вдовства, когда она, гонимая тоской, отправилась в теплые края. Неаполитанский залив с дымящим на горизонте Везувием – едва ли найдутся русские путешественники, которые не пожелали бы быть запечатленными на этом месте. Но мысли молодой женщины, похоже, очень далеки от этих красот: руки ее безвольно опущены, а пальцы едва удерживают шелковую ленту шляпки...

Строгановых-Шаховских снова замаячила фигура иностранца. Неужели бедную вдову ждет участь ее матери или что-то в этом роде?

Обширная родня графини в несколько рук строчила письма в Веве с разного рода предостережениями и мольбами опомниться. Та писала в ответ о чем угодно, но не касалась интересующей родственников темы.

А что, собственно, она могла им написать? Что с ней произошло то, что может произойти с любой женщиной? Как объяснить людям, что так бывает: жизнь вновь начинается с чистого листа, и совершенно не важно, сколько тебе к этому времени стукнуло лет и сколько у тебя детей. Как, спросим еще раз, это объяснить, если сама не веришь, что такое могло случиться? Почему именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте? Почему сейчас, когда она ни сном ни духом не ведала, что может так влюбиться – оголтело, безрассудно и без всякого удержу?

Но вот случилось же. И зеркало, привыкшее отражать меланхоличную даму в темных платьях, теперь показывало совсем другую Варвару Петровну – веселую и счастливую.

...Итак, в 1826 году почти тридцатилетняя женщина влюбляется в человека двумя годами старше. Ее роман развивался отнюдь не по нарастающей – он сразу ринулся в зенит! Что-то подобное случилось с пушкинской Татьяной, которая, увидев Онегина, тут же сказала себе: «Это он». Но Варваре Петровне повезло больше: перед ней предстал не холодный ментор, а человек, распознавший во вдове с двумя мальчиками женщину своей судьбы.