Этот прыжок спас меня. Он слишком резко оттолкнулся, перелетел через кровать и врезался в стену. Я осторожно встал и взял револьвер.
— Ну вот, поиграли и хватит, мистер Маккен, — жёстко произнёс я.
Он и бровью не повёл.
— Что это вы придумали?! Маккен мёртв.
— Странно как-то получается. Ведь это Маккен занимался финансами. Маккен подписывал обязательства по кредиту. А когда вы нашли жилу, именно Маккену пришлось бы расплачиваться — ведь официально вы работали порознь.
— Чушь, — бросил он, но я заметил, что в голосе у него не было прежней уверенности.
— Вам показалось, что ваш куш слишком мал. Вам хотелось взять всё. Поэтому вы решили убрать Эйба Карпена, а дело представить так, будто умер Маккен. Тем самым вы разом избавлялись и от совладельца, и от долгов.
— Враньё! — пронзительно, фальцетом заорал он. — Я — Эйб Карпен, и у меня есть документы!
— Естественно — вы их взяли у убитого. Кто вам мог помешать убраться отсюда по-тихому и вернуться на Землю? Вас ведь никто не знает, все забыли там и о Маккене, и о Карпене. Но нет! Вы ещё заполняете формуляр о выплате пенсии, решив стать собственным наследником! Вот почему вам и пришлось лететь на почту в Химия-сити, где никто не мог отличить Эйба Карпена от Джефа Маккена.
— Вы не имеете права обвинять людей! У вас нет доказательств!
— А зачем они? Не надо и искать тело Карпена. Достаточно приехать в Атроник-сити, и сразу всё станет ясно. Хотите?
— Нет, — мрачно буркнул он.
Гендерсон по обыкновению был оживлён, но всё же соблюдал дистанцию.
— Вы отлично справились с делом на этом астероиде, Джед, — начал он. — Даже блестяще, не боюсь этого слова.
— Благодарю вас, — смиренно ответствовал я.
— И совершенно правильно, что не стали раздувать дело с убийством э-э-э… Карпена. В конце концов мы не полиция, а страховая фирма. Репутация клиентуры — прежде всего. Вполне достаточно было взять с него формальный отказ от выплаты пенсионного фонда. Прекрасная идея… Но что могло вас задержать на десять дней в Атроник-сити?
Я откинулся в кресле.
— Решил устроить себе маленькие каникулы.
Я стряхнул пепел в направлении гендерсоновской пепельницы, и часть его достигла цели.
— Каникулы? — Брови директора взлетели вверх. — Насколько мне помнится, вы брали отпуск всего полгода назад.
В голосе его был лёд. Целые айсберги.
— Верно, — согласился я. — Но трагедия в космосе не становится меньшей от того, что там всё в десять раз легче… Не по мне эта чёртова работа. Не могу больше мытарить этих парней там, наверху, из-за нескольких тысяч паршивых дублезов.
Гендерсон заморгал чаще обычного.
— Джед, что с вами? Вы нездоровы?
— Совершенно здоров. Я чувствую себя лучше обычного… Я приготовил по дороге сюда маленькую речь, но сейчас раздумал произносить её. Знаете, почему я не сдал того парня полиции? Вовсе не потому, что думал о репутации вашей компании. Я это сделал из-за остальных парней, «нестрахуемых». Они работают в одиночку. И если находят настоящего компаньона, то для того, чтобы верить ему. Чтобы стать ему братом — простите за высокопарность, мистер Гендерсон. Вскройся эта история с Карпеном — и они потеряют всякую веру в человека. Понимаете ли вы это?
— Действительно, Стентон, вам следует хорошо отдохнуть, — заключил Гендерсон, собирая бумаги.
Марго повернулась ко мне.
— Давай поговорим о морали, — начала она. Я ей не верил! Напустив на себя беспечный вид, я поправил под головой подушку и спросил:
— Морали? Какого же рода?
— Твоей, милый Родерик. Дай мне сигарету.
Я прикурил две, одну отдал ей, пристроив на простыню между нами пепельницу. Как-то, ради смеха, я поставил холодную стеклянную пепельницу ей на голый живот, а она не моргнув глазом ткнула тлеющим концом сигареты мне в ногу. Это случилось еще до того, как я узнал ее получше и научился не терять бдительности.
— Мораль, — произнесла она задумчиво, выпуская дым и словно размышляя над смыслом слов. — Что ты думаешь о морали, Родерик?
Полным именем она звала меня, когда ей хотелось меня подразнить или рассердить, но я не заглотнул приманку.
— Мораль, — отвечал я, пытаясь осторожно выяснить ее намерения, — мораль, по-моему, хорошая вещь.
— Да? А как ты думаешь, ты высокоморален, Родерик? У тебя в наличии нравственность?
— Примерно на среднем уровне.
— Вот как? Родерик, я ведь замужем.
— Об этом я осведомлен.
— А то, чем мы занимаемся так возмутительно часто, называется адюльтером. Знаешь такое слово?
— Что-то слышал.
— Это аморально.
— И незаконно, — добавил я, все еще пытаясь нащупать суть дела, — но, если ты не забеременела, это наружу не выйдет.
— Если ты прелюбодействуешь, Родерик, то ты лишен морали.
— Морали должно быть в меру, — сказал я, — всего должно быть в меру. Кроме секса, конечно.
— Прекрати.
— Прости. — Я переменил позу. Она глядела на меня серьезно.
— Умеренной морали быть не может, это просто глупость, — произнесла она.
— Прими мои извинения.
— Или ты нравствен, или безнравствен. Грешен или невинен. Если грешен — больше вопросов нет: ты аморален. Совершить один грех — то же, что совершить их все.
— Это что, твоя собственная теология?
