Рассказы тридцатилетних - [9]

Игра приостановилась. Сережа никак не мог решить, относится ли он к пострадавшим вместе с Наташей или только к сочувствующим ей.

— Если попало стекло, будут оперировать, — сказала толстая Нина Доброва.

Варю Пальцеву (она всегда восхищалась Наташей) озарило восторженное удивление, как будто угроза, нависшая над подругой, ясно доказывала ее превосходство над всеми.

— Оперировать! — произнесла она завороженно.

Наташа замотала головой, стараясь убедить всех, что она вовсе не заслуживает такого почета.

— Нет… нет… зачем?! Само пройдет!

— Заражения добиваешься — добивайся! — отрезала Нина Доброва, прихрюкнув от волнения.

— Какого заражения?

— Обыкновенного! Заражения крови!

Силы покидали Наташу.

— Врет эта хрюкалка! — шепнула ей Варя, на самом деле восхищавшаяся Ниной.

— Я тоже однажды порезалась, и мне смазали царапину йодом, — сказала незаметная Ира, но у нее был слишком тихий голос, чтобы ее слова могли внушить пострадавшей какую-то надежду.

— Йодом? — безучастно спросила Наташа.

— У Сережки бабка врачиха! Айда к ней! — предложил мальчик по прозвищу Карась.

Всей гурьбой двинулись в подъезд. Сережа дотянулся до кнопки звонка (ее специально переставили недавно пониже) и вздрогнул от оглушительного треска. В двери появилась бабушка, в фартуке, с мокрыми руками, и Сережа пробормотал что-то, не поднимая головы.

— Ничего не понимаю, что ты там гундосишь, — сказала бабушка, уже заметив Наташу. — Ах, вот что! Ты, детка, палец порезала?

Бабушка захлопотала с организацией первой помощи. Наташа сняла пальто, оставшись в красном домашнем платьице.

Это незначительное изменение в ее облике поставило Сережу перед мучительным затруднением. До сих пор он привык видеть Наташу в пальто, а если она вдруг появлялась в короткой спортивной куртке, ему это было неприятно, словно, читая ему сказку, которую он знал наизусть, взрослые по невнимательности пропускали в ней отрывок. Красное пальто Наташи с меховым воротником как бы придавало спасительную ограниченность тому неведомому в ней, что так необъяснимо действовало на Сережу. Каждый день оно оставалось тем же самым, это пальто, и поэтому Сережа был спокоен, наперед зная его содержание.

Сережа мрачно выслушал бабушкины похвалы Наташиному платью: фасон, карманчики и оборочки его ничуть не восхищали. Наташа была польщена, хотя в тот момент думала не о платье, а о тех подозрительных приготовлениях, которыми бабушка занималась у аптечки.

Царапина оказалась самой пустячной, — ее просто протерли одеколоном и прижгли йодом. Разумеется, домой Наташу не отпустили, и бабушка угостила ее пирогом, а Сереже было велено провести традиционную в таких случаях церемонию показывания игрушек.

— Железная дорога. Электрическая, — сказал он, доставая большую коробку с несущимся паровозом на этикетке.

— А можно ее включить? — вежливо поинтересовалась Наташа.

— Здесь мало места.

Убедившись, какое огромное пространство требуется для приведения в действие железной дороги, Наташа, казалось, прониклась к ней еще большим уважением.

— Почти как настоящая, — сказала она, но, поймав себя на том, что ее слова вроде бы не очень соответствуют действительности, придала им характер легкого полувопроса.

— Да! — авторитетно заверил ее Сережа. — Даже шлагбаум есть и лампочки зажигаются!

Он стремился отвлечь ее внимание на детали, свидетельствующие в пользу несомненной общности двух железных дорог: настоящей и игрушечной.

— А люди по твоей дороге ездят?

— Ездят.

— Настоящие?

Сережа честно ответил: нет.

— Раз люди ненастоящие, так и дорога ненастоящая! — торжествующе заключила Наташа.

Сережа почувствовал себя как человек, не сумевший заметить подвоха в демонстрируемом ему фокусе и поэтому вынужденный удивляться ловкости фокусника, словно чему-то сверхъестественному, чтобы не признаваться в своей беспомощности.

— А лампочки? — спросил он безнадежно.

— Твои лампочки зажигаются от простой батарейки!

Сережа знал, что лампочки железнодорожного семафора подключены к электросети, но не стал опровергать Наташу, не уверенный в том, что у нее не припасены на этот случай еще более сильные опровержения.

Коробку с железной дорогой он засунул подальше.

— Крокодила надувного показать?

— У меня есть…

Он все-таки достал крокодила.

— Настоящий? — невинно спросила Наташа, словно учительница, проверяющая на новом примере, хорошо ли понял ее ученик свою прежнюю ошибку.

— Игрушечный, — выдохнул Сережа.

— Молодец, что не врешь. А куклы у тебя есть?

Он неохотно сознался:

— Есть…

— А они разговаривают?! А глаза у них закрываются?! — неожиданно оживилась Наташа.

Сережа мрачно полез за куклами, но, к его удивлению, именно они больше всего заинтересовали Наташу и, что самое неожиданное, возвысили его в ее глазах. Он стал для Наташи обладателем неоспоримых ценностей, получить доступ к которым можно было, лишь снискав его расположение. Восторгаясь куклами, Наташа адресовала свои восторги Сереже, словно достоинства этих беловолосых истуканов распространялись и на него самого. Комната наполнилась звуками кукольных пищалок, которые мычали и блеяли на разные лады. Наташа баюкала кукол на руках, укладывала в коробки, раздевала и одевала.