Рассказы. Том 2. Колдовство - [10]

На подносе лежала голова полковника Бертру!

6.

Затем он все понял, взглянув на насмешливую гримасу страдания, на кровь, хлынувшую из рассеченной шеи полковника. Реалистичное искусство! Первая голова месяц назад, вторая на прошлой неделе, а теперь полковник, которого захлестнуло желание вернуться. Молодые люди вечно приходят поклониться ее красоте — вот откуда газетные заметки о случаях обезглавливания. Красота убийцы, обнаженной в заброшенном музее восковых фигур — той, что обезглавила своих любовников за колдовство. Как часто меняли голову?

Маленький серый человечек скорчился за его спиной, его глаза наполнились свинцовым огнем. В руке он держал хирургический нож. Он улыбнулся Саломее и пробормотал.

— А почему бы и нет? Ты любишь ее. Я тоже люблю ее. Она не была похожа на смертную женщину — она была ведьмой. Да, она убивала при жизни, ей нравилась кровь мужчин и вид глаз, навеки застывших в поклонении ее красоте. Мы вместе поклонялись ее госпоже Гекате. Потом ее обезглавили. И вот — я украл тело, чтобы воссоздать этот образ. Стал ее служителем. Мужчины приходят и желают ее, и я делаю им подарок, который сделаю и тебе. Поскольку они любят ее, я даю им то, что могу — возможность положить их измученные головы в ее руки, пусть и восковые, но ее дух рядом. Они все чувствуют ее дух, и поэтому приходят, и поклоняются. Ее дух говорит со мной по ночам и просит привести новых любовников. Мы много лет путешествовали вместе, она и я, а теперь вернулись в Париж за новыми поклонниками. Они должны лежать в ее руках, окровавленные и яркие, и вечно смотреть ей в лицо своим любящим взглядом. Когда она желает, я даю ей нового поклонника.

Полковник приходил сегодня утром, и когда я сказал ему то, что говорю вам, он согласился. Как и все они. И ты согласишься, мой друг, я знаю, что согласишься. Подумай об этом: лежать в ее бледных руках и смотреть в вечность; умереть с благословением ее красоты в своих глазах! Ты принесешь себя в жертву, не так ли? Никто не узнает, никто ничего не заподозрит. Ты будешь играть Иоанна Крестителя? Хочешь, чтобы я помог тебе, прямо сейчас, не так ли? Ты хочешь, чтобы я…

Гипноз. Вот и гипноз. Бертран попытался пошевелиться, но голос монотонно гудел, а глаза смотрели на него с мольбой. И холодное лезвие ножа коснулось его горла. Лезвие начало резать. Он слышал слова сквозь серый и алый туман, когда смотрел ей в лицо. Она была ведьмой, Медузой — лежать в ее объятиях и поклоняться ей, как поклонялись другие! Романтическая смерть?

Через мгновение его голова будет лежать на подносе, и он сможет видеть ее, погружаясь в темноту. Он никогда не сможет обладать ею — зачем жить дальше? Почему бы не умереть и не познать ее сияние навечно? Хранитель знал, что это наслаждение, и был добр к Бертрану. Добр. Нож резанул по шее. Бертран вскинул руку. Внезапный ужас промелькнул в его душе. Он схватился с вопящим маленьким безумцем, и клинок со звоном упал на пол. Они бросились друг на друга, и Бертран вцепился в пухлое серое лицо, глубоко погрузив пальцы в горящие глаза маньяка.

Убийца! Колдун! Безумец!

Что-то глубоко внутри у него воскресло. Молодость, рассудок, воля к жизни. Его пальцы сжались, когда он прижал голову серого человечка к полу. Он сжимал, душил, пока время не растворилось в хаосе красного гнева. Когда руки наконец разжались, маленький маньяк лежал неподвижным и мертвым. Бертран встал и повернулся к своей бесстрастной богине. Ее улыбка не изменилась. Он снова взглянул на эту адскую красоту, и душа снова дрогнула. Затем его руки нащупали на груди пальто, и он преисполнился храбрости.

Молодой человек вытащил из кармана смятую рукопись-свое стихотворение Саломее.

Нашел спички.

Зажег рукопись. Она вспыхнула, когда он поднес к пылающим волосам изваяния. Огонь смешивался с огнем, а она продолжала смотреть на него так, как Бертран еще не мог понять; ужасным образом, очаровывавшим его и всех людей, манившим их к гибели. Порыв овладел им даже в самом конце. Он обнял Саломею — обнял ее, когда она горела, извиваясь и двигаясь в огне. Он на мгновение прижал ее к себе, когда пламя разгорелось, затем снова усадил на скамью. Она горела ужасно быстро.

Ведьма должна сгореть.

И, как у ведьмы, ее умирающее лицо изменилось. Они смялось в отвратительную массу, превратившись в ужасное рыло горгульи, в тающий бесформенный желтый комок, из которого, словно голубые слезы, выпали два стеклянных глаза. Ее тело извивалось в агонии, а восковые конечности опадали. Вот теперь она стала настоящей — и кара настигла её. Пламя истязало это адское порождение точно так же, как Бертрана мучили ее восковые чары. Страдающая от огня, но очищаемая им.

Потом все закончилось. Бертран уставился на лежащего на полу человека; тот лежал без движения, мертвый, а пламя костра медленно ползло в тумане. Скоро огонь навсегда уничтожит музей, и тот ужас, что влечет людей к трагическому повторению древнего преступления. Огонь очистит все. Бертран снова уставился на маленькую кучку расплавленной желтой жидкости, которая пузырилась и кипела, словно в каком-то стремительном процессе разложения. Уставился на нее, и взмолился, чтобы огонь разгорелся быстро. Ибо теперь, задохнувшись от ужаса, он понял, осознал тайну ее очарования, которая ускользала от него.