Рассказы - [6]

Мальчика сняли с полки; ух ты, какие у него зубы ровные, белые, сказал кто-то. Все тридцать два? Все, ответил он. А мускулы, а! Лысый с бычьей шеей ощупывал ему плечи, руки, смеялся: вот это да! А гибкие-то какие! И зубы, говоришь, все? Мальчик, улыбаясь, кивал, большие, сильные люди передавали его друг другу, потом кто-то взял на руки, сказал, я понесу, только чтоб меня не описал, слышь? Мальчик смеялся, на отца он не смотрел, сейчас ему было хорошо, очень хорошо, человек с бычьей шеей сказал, смотри там крепче держись за мою шевелюру, а у самого на голове ни волосинки, тогда мальчик прижался щекой к его лысине, обнял за шею - и смеялся, смеялся. Эй, хватит, крикнул кучерявый, хватит! Отпустите их! Гармошку захвати, Дюри, да проводи гостя к выходу, чтобы он, не дай бог, не вернулся! Выпьешь еще? Нет? Вот и ладно: Первым несли мальчика, потом тащили отца, двое держали его под мышки, так что ему и ноги не надо было передвигать, третий нес за ними аккордеон. Тот, который шел впереди, в тамбуре снял мальчика со своей шеи, ну вот, сказал он, и добрались. Давай лапу, и протянул свою огромную, как лопата, ладонь. Мальчик с размаху хлопнул по ней; вот так! Молоток парень! Потом лысый открыл дверь вагона, мальчик ощутил слабый толчок, услышал оп-ля, и полетел. За ним - отец. Немного погодя - и аккордеон. Поезд шел дальше.

Счастье еще, сказал отец, подняв голову, что мы такие маленькие и худые. И что бурьяна тут много. Ты не ушибся? Нет, сказал мальчик; он уже давно поднялся, словно ничего и не произошло, стоял, пиная ногой травяную кочку, и улыбался. Отец кое-как, тяжело дыша, сел. Мать их так, сквозь зубы произнес он и, все больше распаляясь, долго ругался, что это за вшивый, вонючий, гнусный народ, как они с нами обошлись. Разве это люди? Нет, чтоб такое!.. Это так оставить нельзя. Твари поганые! Чтоб калеку и ребенка!.. А ты что смеешься?

Так.

Что тебе смешно? Или ты надо мной?

Вышвырнули нас, как котят, которые в углу напачкали.

Не над чем тут смеяться. Мы бы и шею могли сломать. Иди сюда, я посмотрю, все ли с тобой в порядке.

Все со мной в порядке.

Говорю, иди сюда! Бывают и внутренние повреждения.

Где?

Надо ощупать. Если больно, скажи.

Ладно.

И брось мне ухмыляться.

Мальчик громко рассмеялся, передние зубы его влажно поблескивали, в углу губ белела капля слюны. Щекотно, сказал он, когда щупаешь, но это была неправда, просто было смешно вспоминать, как лысый вышвырнул их из поезда. Может, они за ними вернутся, то-то будет смеху, все будут смеяться, и кучерявый, и фиксатый, а лысый снова посадит его на плечи и крикнет, держись за волосы, а у самого волос-то и нет. Мошенник ты, сказал отец, и в самом деле стал его щекотать, потом, все еще сидя, взял сына на руки, как маленького ребенка, и задумчиво произнес, да-а, дешево мы отделались. Наконец он поднялся на ноги, огляделся, ага, так я и думал, где-то недалеко станция. Тут товарные поезда ходят, еле ползут, на какой-нибудь вскарабкаемся, ладно? Ладно, спросил он еще раз, потому что сын не отвечал, лишь смотрел куда-то перед собой, и на лице у него медленно таяла улыбка. Ладно, ответил наконец мальчик. Доедем на товарняке, как в прошлый раз, продолжал отец. Но - только если очень медленно будет идти. Я тебе скажу, на какой садиться. Спустя некоторое время он сходил за аккордеоном и вернулся совсем унылым, с этим беда, ремонтировать надо. И меха порвались. Он повертел инструмент, растянул пару раз, потом со вздохом отложил в сторону.

Какое-то время они молчали; мальчик встал, подошел к рельсам, посмотрел в одну сторону, в другую, но ничего не было. Потом промчался, споро стуча на стыках, пассажирский, и снова надолго установилась тишина. Потом прошел и товарный, но тоже слишком быстро. Сядь, сиди спокойно, сказал отец, не шастай там, по путям, придет он, не бойся, я этот участок знаю, бывает, иной раз маневровый паровоз аж сюда оттаскивает платформы.

Я сильный, папа?

Ну конечно.

Они сказали, у меня мускулы есть. Это и значит: сильный?

Ну да.

Тогда я могу сесть на поезд. Даже если он идет быстро.

Если быстро, никто не может сесть. Руки оторвет.

И ты не можешь?

Не могу.

Потому что ты - слабый, как: былинка?

Это тоже тебе в поезде сказали?

И еще, что ты: халтурщик.

Ты и слова-то этого не знаешь.

Лысый - он очень сильный. Да?

Да.

А ты - слабый.

И что из этого?

Мальчик не ответил. Лицо его стало грустным, он сел в высохшую траву. Прошел еще поезд, но в другую сторону, потом еще два, и опять вокруг воцарилась тишина.

Папа.

Что?

А ты ведь не сможешь отхлестать Тиби Караса по морде!

Почему это не смогу?

Потому что ты слабый.

Брось!

Ну да. Он тебя по стенке размажет.

Это он сказал?

Он. А ты только и будешь скалиться, как заяц на кислое яблоко.

Иди-ка сюда.

Не пойду.

Да не трону я тебя! Просто хочу, чтобы ты мне сказал, чему ты там научился, в вагоне. Вот мать-то порадовалась бы за тебя, если бы слышала... А про нее Тиби Карас тоже что-нибудь говорил?

Говорил.

Что?..

Издали донесся низкий тягучий гул: видимо, приближался еще поезд. Балог встал, мальчик тоже; медленно идет, сказал отец, по звуку чувствую. Этот, пожалуй, подойдет. Давай-ка приготовимся! Балог схватил сына, прижал его к себе, но тот вырвался у него из рук. Поезд идет, закричал он с воодушевлением; погоди, крикнул отец, не торопись только! Если слишком быстро, лучше еще подождем, слышишь? Ладно, ответил мальчик, но видно было, что он весь сосредоточен на поезде. Порожняк, сказал Балог, когда состав подъехал, может, сгодится. Только не подходи слишком близко! Подожди, пока совсем ход сбавит!..