Рассказы старого лешего - [70]

Стою у клетки с приезжими гостями и рисую голову льва. Прекрасный желтогривый лев мрачно смотрит на меня и, по-видимому, не замечает. Он смотрит куда-то вдаль, в пустыню, в заросли колючек, в заросли, которых он никогда не видал в жизни. Он родился и вырос в клетке. Он видел только кусочек парка и бесконечный поток зрителей. С утра и до вечера мелькали перед ним лица людей: молодые, старые, детские, женские — он не замечал их, он видел только служителя Ганса и своего мучителя — дрессировщика Генриха Листа. Он их боялся и ненавидел. Ганс длинным железным крацером чистил клетку и перегонял его в другую, когда нужно было мыть пол и стены. Лев огрызался на крацер, иногда прижимал его лапой к полу. Ганс не боялся его рыка и ударял крацером по лапе. Ганс требовал повиновения, а лев был непокорный, свободолюбивый.

Я стоял и рисовал голову этого льва. Кто-то подошел сзади и стоял смотрел, как я рисую.

— Зер гут, зер гут! — пробасил голос.

Я оглянулся — это был Лист.

Он улыбнулся и опять сказал:

— Зер гут.

Мне понравилось лицо этого человека — мужественное, красивое лицо, энергичное и властное.

Недалеко от меня на площадке рабочие собирали громадную круглую клетку-арену, в ней этот мужественный человек будет работать с тринадцатью зверями, с тринадцатью грозными хищниками. Простите, я немного ошибся, не с тринадцатью, а с одиннадцатью. Две собаки — это не звери, а помощники. Это друзья и защитники.

— Зер гут, зер гут, — говорил он улыбаясь. — Ошень карашо! — И он дружески похлопал меня по плечу. — Ошень карашо! Дас ист Принц.

Я подписал под рисунком «Принц» по-русски и подписался. Потом вырвал из альбома страничку с головой льва и подал ее Листу.

— Битте, — сказал я по-немецки.

— Данке зер, данке зер, — радостно проговорил он, принимая мой подарок.

Так завязалось наше знакомство.

Я мог кое-как связать несколько фраз по-немецки, а он и того меньше по-русски, но это не мешало нам дружески разговаривать, сидя за кружкой пива.

Клетка-арена собрана. Идет первая репетиция. Звери сидят на своих местах, на красиво раскрашенных тумбах. В середине белый медведь и черная пантера, всех выше леопард, по краям доги. Мой приятель Генрих Лист обходит зверей, гладит, ласково треплет их гривы и дает им в рот по кусочку мяса. Тигры прижимают уши и показывают клыки, медведя и леопардов он не гладит и не трогает. Черная пантера шипит и показывает все зубы.

В руках у Листа хлысты: в правой — длинный шамбарьер, в левой — тяжелый, короткий. В клетку входит Ганс с обручами.

— Гоп! — В руке Листа обруч. — Фриц, гоп! — Лев прыгает в обруч. — Гоп, гоп, гоп!

Звери рычат, но исполняют приказания.

— Принц, гоп!

Щелкает шамбарьер, но лев грозно рычит и скалит клыки. Удар хлыста… Лев делает прыжок, но не в обруч, а на человека. В клетку мгновенно вскакивает Ганс с крацером. Принц получает тяжелые удары, а два дога уже свирепо вцепились ему в ляжки. С левой руки Листа течет кровь, правой он хватает крацер и нещадно колотит им льва.

Желтогривый красавец прижался к решетке, рычит, скалит зубы, отмахивается лапой.

Так трагично кончилась первая репетиция. Желтогривого Принца отослали обратно в Гамбург — он уже не годен для дрессировки, а Лист ходит с левой рукой на перевязи.

И опять мы сидим в ресторане зоосада и пьем пиво. Перед нами большая площадь, а там, на берегу пруда, рядом с эстрадой для оркестра огромная клетка-арена, и к ней примыкают клетки-вагоны со зверями. Мы сидим и дружески разговариваем.

— Герр Комарофф, — говорит Лист.

Впрочем, я не буду передавать, как говорил Лист и как я разговаривал с ним, — это не поддается никакому описанию. Тут в разговор вступали не только слова, тут участвовали и звериный рык, и позы, и руки, и карандашные рисунки. Я расскажу вам только смысл нашей беседы.

— Герр Комарофф, — сказал Лист. — Хотите вы пойти к моим маленьким кошечкам? Со мной, конечно… Бояться не надо. Зверь вас должен бояться, а не вы зверя! У вас должно быть львиное сердце, «леве херц». Лев только слона боится и меня. Да. О, я! — смеется Лист.

— А вы боитесь только своей жены, гер Лист?

— О да, я очень боюсь своей жены, и потому я не женился.

Он берет меня под руку, и мы направляемся к круглой клетке. Ганс уже впустил туда зверей и посадил их на тумбы. Ганс так же смело входит к зверям, как и Лист. Он небольшого роста, плотный, с вечной сигарой во рту.

Звери сидят в полном порядке и смотрят на нас, входящих в клетку. Откровенно говоря, душа моя была в пятках, но я делал вид, что мне это дело привычное и для меня совершенно все равно, что львы, что домашние кошки.

Лист подводит меня к серьезному льву с косматой бурой гривой, треплет его по морде и дает кусочек мяса.

— Это не злой, пихт безе. Погладьте его, — говорит он мне.

Я сделал вид, что не расслышал, и подальше попятился от косматого чудовища.

Так, тихим шагом мы обошли всех сидящих зверей. Лист не советовал трогать тигров, черную пантеру и медведя. Надо сказать, что я и сам не стремился гладить их. Дал бы Бог унести ноги из этой компании.

К чести их, надо сказать, что они во все время нашего визита вели себя крайне сдержанно, не рыкали и клыков не показывали. Спасибо им за это.