Рассказы словенских писателей - [9]

Сестра измерила температуру, заключил я по электронному термометру, который она поднесла к своему острому носу, и тут в палату вошли несколько человек. Наконец-то спасение: коллеги-ученые пришли выяснить, в каком я состоянии, и обсудить, что да как, хотя, конечно, вряд ли понятие «ученый» подходит клиникам, чей надменный практикующий персонал с годами донельзя обленился от рутины, и наука его весьма мало занимает.

Посетители обратились ко мне по имени и фамилии, абсолютно мне неизвестным, и, когда хирург начал объяснять их таинственному владельцу, что операция прошла успешно и его тело не отторгает новую печень, я понял, что я внутри печеночной ткани. Вернее, не я, а то, что после аварии от меня осталось, а осталось, фигурально выражаясь, сплошное месиво, чему специалисты по трансплантологии были искренне рады, вероятно, они быстро и без проблем констатировали смерть моего мозга, тело же сохраняли на аппаратах, пока не отделили уцелевшие органы, а разорванные ткани, превратившиеся в кашу, согласно моим указаниям, передали на кремацию, и они, наверное, уже достойно похоронены. Мою печень, маленькую часть меня, пересадили мужчине, в теле которого я в качестве его нового органа сейчас и нахожусь.

Таким образом, я знаю, что жив, хотя жизнь ли это? — спросил я себя, когда через несколько дней мы с хозяином прибыли домой. Не скажу, что и до этого, в период своей настоящей жизни, когда у меня было собственное полноценное тело, я не слышал историй хирургов о том, как после трансплантации органа время от времени к ним приходят пациенты, которые долго мнутся, прежде чем, наконец, спросить: как вы думаете, может ли в пересаженном органе сохраняться память донора, потому что бывает такое ощущение, что в теле живет кто-то еще? Вкусы, к примеру, у них поменялись: после операции футбол их, когда-то страстных болельщиков, оставляет абсолютно равнодушными, а руки так и тянутся к пианино, чтобы сыграть, хотя о музыке они не имеют никакого представления. Нет, невозможно, авторитетно заявляют специалисты и быстро добавляют: вы лучше радуйтесь новому органу, дающему вам новую жизнь, придерживайтесь всех врачебных рекомендаций и будете чувствовать себя хорошо, а если повезет, то и долго. Что еще врачи могут сказать? У них ведь не было возможности подискутировать с каким-нибудь внедренным в орган интеллектом, и, хотя, очевидно, меня никто не слышит, я полагаю, что мои монологи так же осмысленны, как репетиция за рулем моего выступления, когда я еще был я.

Теперь-то я знаю, что, если уж подписываешь документ о жертвовании органов, нужно оговаривать и условия, касающиеся их получателя, а без этого я могу свой заполненный бланк засунуть в задницу! И то, если бы она у меня была, так ведь задницы-то нет! Тот, в кого меня, то есть мою печень, а с ней и меня, пересадили, мне совершенно не подходит. Он чужд моему стилю жизни, моему мировоззрению — а оно у меня еще есть! Меня вживили в законченного кретина, с утра до вечера слоняющегося в шлепанцах по квартире, пялящегося в телевизор, болтающего глупости, да такие, которые мой научный интеллект с трудом переносит. Когда он в трубку рассказывает о своем самочувствии и о методе трансплантации, я иногда готов его по стене размазать, ведь, не имея ни малейшего представления об основах биологии и медицины, он изрыгает какой-то словесный понос. В такие моменты человек, или даже я — его остатки, осознает, насколько все люди разные и насколько некоторые из нас интеллектуально недоразвиты. Квартира, в которой прооперированный живет вместе с женой, ну, в которой мы теперь живем, отнюдь не бедная, они не экономят на еде, которую я как его печень вместе с иммуносупрессивными препаратами помогаю усвоить. Он мог бы теперь, с учетом сложившейся ситуации и имея после операции двадцать четыре свободных часа, хоть что-нибудь почитать. Но нет, этот придурок валяется на диване, смотрит подряд все программы, о существовании некоторых из них я и не подозревал. Похоже, он или помешан на религии, или делает на нее расчетливую ставку. То есть он верит, что надо за все благодарить Бога, поэтому каждый день смотрит какие-то религиозные передачи, где другие маньяки размахивают крестами и микрофонами. Он уверен, что Бог услышал его молитвы и вовремя ниспослал ему здоровую печень. А ты сам-то вообще осознаешь, чурбан себялюбивый, часто думаю я, что это твое желание: «Дорогой Бог, дай, пошли мне новую печень» — содержало убийственный подтекст: раз печень пока нельзя выращивать как огурцы, смиренно прошу тебя, Боже, пусть кто-нибудь умрет, чтобы я жил. А вдруг и впрямь существует кто-нибудь вроде Бога, кто ежедневно выслушивает просьбы нытиков и выполняет их желания? Значит, тогда они-то меня и убили, этот тип и его Бог! Торгаши проклятые!

Жена слушает его и самоотверженно за ним ухаживает, он ее заботу воспринимает как нечто само собой разумеющееся, но, видно, статус мученицы ей по-своему, как-то по-идиотски, нравится. Мне все же удалось разобрать из его нытья, что причиной его печеночной недостаточности стал гепатит С, который, как он объяснял небесам, десять лет назад подхватил во время переливания крови, а жена, еще бóльшая дура, чем он, этому верит, вместо того чтобы сесть за компьютер, набрать в гугле «донорство и гепатит С» и тут же выяснить, что в цивилизованных местах нашей планеты вся донорская кровь с 1993 года тестируется. Интимных отношений у нас с ней нет, поэтому на диване перед телевизором, когда мы одни и показывают какого-нибудь задастого негра, мы немного мастурбируем, а если на экране появляется крупный план вагины, программа переключается и снова начинается поиск толстого, змеевидного члена, живо подрагивающего под пальцами его владельца.