Рассказы - [68]

Я начала надевать свою жакетку, а он стоял передо мной и ждал, когда я оденусь, чтобы идти показать мне, как пройти черным ходом.

Мы не сказали друг другу ни слова и почему-то избегали взглядывать друг на друга.

Когда я вышла на улицу, я несколько времени машинально, бездумно шла по ней. Потом вдруг почувствовала в своей руке что-то металлическое, вся вздрогнула от промелькнувшего испуга, ужаса и омерзения, но сейчас же вспомнила, что это шпильки, которые он мне вложил в руку. Я даже посмотрела на них. Это были действительно шпильки и ничего больше.

Держа их в руке, я, как больная, разбитой походкой потащилась домой. На груди у меня еще держалась смятая, обвисшая тряпочкой, ветка черемухи.

А над спящим городом была такая же ночь, что и два часа назад. Над каменной громадой домов стояла луна с легкими, как дым, облачками. Так же была туманно-мглистая даль над бесчисленными крышами города.

И так же доносился аромат яблоневого цвета, черемухи и травы…

У парома

Ночь была тихая. За рекой, над лугами, в туманной теплой мгле стоял над концами красный рог месяца и освещал всю окрестность неясным, призрачным светом.

Река под тенью высокого берега чернела внизу, и только изредка от плеснувшей рыбы тусклый луч ущербного месяца на секунду загорался в изгибе струи.

На низком известковом берегу под обрывом, около лежащей кверху дном лодки, горел огонек и темнели фигуры двух людей.

На воде у берега чернел паром, а около виднелся силуэт дуги и лошади.

— Вон еще ктой-то едет, сейчас заодно двоих свезу, — сказал паромщик, высокий парень в накинутой на плечи куртке.

Он встал, загородился от света костра и крикнул в темноту:

— Эй, к парому, что ли, едешь?

— К парому, — отвечал из темноты голос, и послышался скрежет колес телеги, въехавшей с мягкой дороги на прибрежный каменный хрящ.

— Картошку печете? — сказал мужик в пиджаке и сапогах, спрыгнув на ходу с лошади. И замотал вожжи за угол передка.

— Картошку. Выпить нет ли?

— Выпить нету.

Приехавший оглянулся по сторонам, как бы не узнавая места и сказал:

— А где ж тут часовенка-то стояла?

— Сломал к черту, — ответил перевозчик. — Мужики часовню построили, а паром сделать не могли, за три версты ездили, пока я не обладил. Да брошу скоро, уйду отсюда. Это дело не по мне.

— Отчаянная голова! Вот кто, можно сказать, бога не боится, — проговорил вновь приехавший и подсел к огоньку. — Смотри, Петруха, на том свете ответишь.

— Э, терпеть этого не могу, — сказал паромщик. — И не то, чтобы фантазия, а из нутра, братец ты мой. Как что божественное, так у меня с души воротит. А сейчас оно мне вот где сидит…

Петр оглянулся в темноту, как бы боясь, чтобы не услышал тот, к кому имеет отношение разговор.

— Ходит тут ко мне одна девка… Хорошая девка… и не то, чтобы для баловства, а замуж хочу ее взять. А она твердит свое: покамест в церковь не сведешь, ничего не получишь.

— Посылай к черту… По нынешним временам это…

— Сам знаю… Но вот поди, словно домовой обвел! На других глядеть не хочу, а эту, как увижу — с бугра с оглядочкой от сарая идет, — ну, прямо сил никаких нет. А насчет бога — не могу. Можно сказать, вся округа знает, что я самый что ни на есть отчаянный, а я в церкву из-за бабы пойду!

Он выкатил палочкой из золы картошки, и все, замолчав, стали есть.

Вдруг на противоположном берегу что-то сорвалось и покатилось вниз по камням. Все, перестав есть, посмотрели в том направлении.

— Камень, что ли, сорвался…

— Камень… — иронически проговорил приехавший раньше мужичок в полушубке. То не срывался, а то сразу сорвался. Без причины и камень не срывается. Все поигрывают…

— А может, зверь какой, — сказал Петр.

— Сейчас, может, и зверь, я против этого ничего не говорю. А иной раз такие штуки бывают, что зверь тут ни при чем. Один раз со мной была штучка…

Мужичок поправил головешку в костре, подвинулся на руках в сторону от дыма и продолжал:

— Ехал я из города, слез по дороге около шинка, там — приятели. Тары да бары, хватился я — уж ночь. Вот такая, как сейчас помню, месяц на ущербе, красноватый такой…

— Это самое бедовое дело, — отозвался мужик в пиджаке, — потому темной ночи они не любят, в светлую выходить боятся, а вот когда такой свет, вроде как двоится, тут они и орудуют.

— Да… сел это я в телегу, поехал. Гляжу — откуда ни возьмись, жеребеночек с лугу бежит, статненький такой, ладненький. И прямо ко мне. Остановился и смотрит на меня, чудно так… Поймаю, думаю, его, отбился откуда-нибудь. Остановил лошадь. Только хочу его за гривку схватить, а он молчком шага на два отскочит и опять стоит.

— Вот, вот, на этом они и ловят.

— Да… чудно так отскакивает. Станет против месяца и опять на меня смотрит, глазами поблескивает.

— Копыта бы у него посмотреть…

— Конешно б, первое дело, копыта надо смотреть, а мне это невдомек, ну, и сюда хорошо залил. И вот, братец ты мой, все иду да иду за ним. Луг пустой, месяц светит, и мы с ним одни посередь луга. Так что ж ты думаешь!.. Под утро петухи закричали, я вроде как проснулся, гляжу — жеребенка никакого нету, а сижу я около речки над самой кручью, ноги вниз свесил…

— Под обрыв, сволочь, вел! — воскликнул мужик в пиджаке.