Рассказы - [7]

— Она была беременна, — сказала миссис Хеллер. — И вот-вот должна была родить.

— Миссис Хеллер думает, что кошку сбросили. Она взяла эту кошку еще котенком, так что исключено, чтобы кошка сама прыгнула вниз.

— Да, сэр, — сказал я.

— Так вот, Лэмб. Мне не хочется в это верить, но я вынужден задать тебе один вопрос. На руках и на лице у тебя царапины. Похоже на царапины, которые могла оставить разъяренная кошка. Ты можешь объяснить, откуда они взялись?

Пауза.

— Если ты не сможешь дать мне удовлетворительное объяснение, — предупредил директор, — придется принять меры.

Я смотрел на миссис Хеллер. Я вглядывался в ее желтый глаз, слезящийся красный глаз, седые волосы, полированные деревянные зубы, чулки телесного цвета, волосатые уши. И я видел то, что крылось подо всем этим, под кожей, — ее воспоминания: ужасы, страхи, кошмары.

— Это моя мама, — сказал я. — Она покончила с собой несколько месяцев назад. Мама любила розы. В саду их полно. Куда ни глянь — вьющиеся розы. Мама всегда так ухаживала за садом. Сейчас как раз время подрезать кусты. Я взял и попробовал. Потому что маме было бы приятно. — Я заплакал. — Вот я… и… попробовал их подрезать. Только у меня не получилось. Я ободрал все руки и расцарапал лицо. Но я все равно резал. Я должен был это сделать. Для моей мамы.

Директор смотрел в окно. Миссис Хеллер кивала.

Я вытер слезы рукавом рубашки.

Директор взглянул на меня и сказал:

— Прости, Лэмб. Прости. — Он перевел взгляд на старуху: — Миссис Хеллер…

Миссис Хеллер продолжала кивать. Затем встала и неторопливо произнесла:

— Я ему верю.

Мы с Лиз сидим друг против друга.

Я начинаю катать хлебные крошки по столу. Они черствые и твердые, как гравий. Лиз тоже начинает играть хлебными крошками. Я рассматриваю ее руки: обгрызенные ногти, лунки, указательный палец чуть согнут. Я знаю ее пальцы, каждый их атом, каждую частицу. Я знаю, как они пахнут, как они прикасаются. Мне знакома их дрожь, их тепло. Я замечаю, что Лиз смотрит на мои руки. На мои длинные розоватые ногти, на грязь у большого пальца, чернильное пятно на мизинце. Она видит две бородавки на костяшках и темные волоски. И она думает: "Я знаю эти пальцы, каждый их атом, каждую частицу. Я знаю, как они пахнут, как они прикасаются. Мне знакома их дрожь, их тепло".

Так мы и сидим, перекатывая крошки, и, наконец, почти случайно, наши пальцы встречаются.

Поехали

Я сидел в машине с моим трехлетним сыном Келом, за рулем была моя жена Менди. Менди говорила мне, как она устала, тут мимо с ревом промчалась скорая помощь и остановилась впереди. Подъехав, мы увидели две разбитые машины. На капоте лежал человек. Он вылетел через ветровое стекло. Кел встал на сиденье, чтобы лучше разглядеть.

— Не давай ему смотреть, — сказала Менди. Мы остановились перед светофором.

— Смотри, как работает светофор, — сказала Менди Келу. — Зажегся красный — мы остановились. Желтый — готовимся ехать. Зеленый — мы….

— Поехали! — крикнул Кел.

На другой стороне улице целовались два парня. Они стали переходить дорогу перед нашей машиной. Менди бросила на меня взгляд.

— В чем дело? — спросил я. Она показала на Нела. Я снова спросил: — Что такое?

Парни были прямо перед нами. Им было лет по двадцать, оба пьяные. Они чуть не свалились нам на капот. Один засунул другому руку под рубашку.

Менди нажала на гудок, и парни отскочили. Машина сорвалась с места.

— Не было зеленого! — крикнул Кел.

— Заткнись, — огрызнулась Менди. — Не болтай, когда я за рулем.

Булавка

Я обедал с родителями; вдруг отец выплюнул что-то в ладонь.

Мама бросила на меня многозначительный взгляд. — Ну вот опять.

Мама много шила, и всюду в доме валялись булавки. Папа был убежден, что рано или поздно булавка попадет в его пищу и он умрет.

— Ну? — поинтересовалась мама.

— Кость, — сказал он.

— Мы едим рыбу. В рыбе есть кости. Надо быть осторожным.

— Разве я что-то сказал? — вспылил отец. — Что ты сразу начинаешь беситься?

— Потому что знаю, о чем ты думаешь. Вот почему.

Папа посмотрел на меня. — Да, это действительно могла быть булавка. Никогда не забуду, как однажды твоя мать сделала мне бутерброд с мясом. Я только откусил, и меня тут же пронзила страшная боль. И знаешь, что это было?

— Булавка, — предположил я.

— Булавка, — торжествующе подтвердил отец.

— Ну сколько раз тебе говорить, — раздраженно встряла мать — Это была не булавка. Почему ты меня не слушаешь? Просто кусочек жести. И это была не моя вина. Это фирма виновата. Я написала жалобу. Ты что, не помнишь? Они прислали нам целую коробку пирожных.

— Я помню. — сказал я.

— Разумеется, — она расстроено принялась убирать со стола. — Мы с твои отцом женаты уже тридцать с лишним лет. Я ему готовлю три раза каждый день, да еще кучу закусок в промежутках. Бог знает, сколько это всего порций. Наверняка миллионы. И хотя бы раз он нашел булавку? Нет. Ни разу. Я очень осторожно шью. Может быть, булавки остаются на диване или падают на пол. Это вполне естественно. Но на кухне никогда не было ни одной булавки. Мне уже осточертели все его претензии и обвинения.

— Умолкни, женщина! — отозвался отец. Я имею право беспокоиться. Я веду здоровый образ жизни. Не пью, не курю и могу хоть сейчас обогнать человека вдвое меня младше. Мой отец жил до девяноста шести лет. У меня великолепное здоровье, и я не хочу погибнуть из-за твоей чертовой булавки.