Рассказы - [21]

— Хочу, чтобы ты пошел со мной в одно место, — сказал он.

— Куда?

— Это особенное место. Место, которое много для меня значит. Место, которое много значило для человека, которого я когда-то знал. Пойдешь со мной?

— Да, конечно.

Мы шли, он напевал мелодии из опер, положил мне руку на плечо. Я чувствовал его запах: кожа и сладкий лимонный одеколон. Он шел медленно, его ботинки с пряжками звякали при каждом шаге, словно шпоры ковбоя. Он казался таким чистым, блестящим, как только что ограненный бриллиант. Его джинсы, почти белые, были порваны на коленях и бедрах. Тело в прорехах казалось твердым и упругим.

Я слепо следовал за ним, наслаждаясь счастьем быть рядом. Мы спустились по каменным ступеням и теперь шли по берегу канала. Потом Верди остановился у большого серого камня, сел на него. Он снял кожаный пиджак, бросил его на траву и предложил мне сесть.

— Здесь хорошо. Хорошее место, чтобы посидеть и поразмышлять. — Он улыбнулся. — Тебе нравится здесь, Клауд?

— Да.

— Ну вот и хорошо.

Я положил голову ему на колени. Он продолжал напевать и гладить меня по голове. От прикосновения его пальцев внутри у меня проснулись пауки.

— Что это за мелодия?

— Это опера, — ответил он. — Видишь, я люблю оперу. Это единственное, что я могу слушать. Единственное, что имеет значение. Так у меня и появилось это прозвище. Один человек сказал, что меня надо называть Верди, потому что я все время напеваю арии. Так что теперь это мое имя. Только представь себе: мне пришлось ждать восемнадцать лет, чтобы узнать свое настоящее имя!

— У меня тоже вместо имени прозвище, — сказал я. — Мне его придумал отец. Он всегда говорил, что я витаю в облаках, и придумал мне такое имя — Клауд, облако.

— Он многое понимал, твой отец. — Верди взял в руки мою голову и посмотрел мне в глаза. — Каким он был? Расскажи мне о нем.

— О ком?

— О твоем отце.

— Он умер.

— Все равно расскажи мне о нем, Клауд. То что он умер, не означает, что о нем нечего сказать. Он был веселым? Что он делал дома? Расскажи мне, Клауд. Ты ведь его сын. Ты должен многое знать. Ты любил его?

Эти вопросы меня смутили. Я отстранился от Верди и встал. Он нахмурился. Я попытался придумать, что сказать, что-то, что понравится ему, привлечет его ко мне. Он смотрел на меня отчаянным, умоляющим взглядом, так что я сказал то, что он хотел услышать.

— Да, — сказал я. — Я любил его. Любил больше всего на свете. Он для меня был всем. Иногда мне снится, что он жив. Но я просыпаюсь, понимаю, что он умер, и плачу. Я скучаю без него все больше и больше. Он очень много для меня делал. Рассказывал всякие истории. Да. Я хорошо помню. Он рассказывал мне истории перед сном. — Я раньше не думал об этом, но теперь, повинуясь моей импровизации, воспоминание вернулось, живое и сильное, и я застыл на месте, удивленный, что забыл что-то, когда-то так много для меня значившее. — Да, — я снова сел у ног Верди, обнял их, уткнулся подбородком в его колени. — Он рассказывал мне столько замечательных историй. Теперь мне никто ничего не рассказывает. — И тут я заплакал. Все горе, которое я похоронил вместе с отцом, воскресло во мне, нестерпимое отчаяние, заставившее меня онеметь.

Верди встал рядом на колени, обнял меня. Я чувствовал его горячее дыхание на шее. Пока он обнимал меня, наши губы встретились, и он поцеловал меня. Это был мягкий, успокаивающий поцелуй, усмиривший пауков.

Потом он расправил майку и вытер мои слезы. Когда он притянул меня к себе, я прикоснулся руками к его обнаженному животу. Мне показалось, что кровь вытекает из моих ладоней и просачивается в его тело.

— Клауд, — прошептал он. — Можешь сделать для меня одну вещь, даже если она покажется странной? Ты можешь сделать для меня что-то, не спрашивая, зачем мне это нужно?

— Конечно, — подтвердил я. — Все, что угодно.

— Мне нужна фотография твоего отца. Самая последняя, какую сможешь найти. Можешь достать для меня?

— Да.

Верди встал, сказал, что ему нужно идти, но мы встретимся на следующий день. Я спросил — где, он ответил: — Здесь. В секретном месте.

После того, как он ушел, я еще посидел один, смотрел, как солнце сверкает на глади канала, слушал плеск воды. Я был наполнен радостью, которую никогда прежде не испытывал, теплым блаженным удовольствием.

Вечером, когда мама уже лежала в постели, потягивая какао, я достал фотоальбом, не дожидаясь, когда она попросит, и положил ей на колени. Сразу же я залез в самый конец, где были последние фотографии. Она удивленно наблюдала, как я их поочередно рассматриваю.

— Клауд, — вздохнула она, — ты ведь по нему скучаешь.

Я нашел только один снимок, на котором мы с отцом были вместе. Важно, чтобы у Верди был и мой образ тоже. Я вытащил его из альбома.

— Можно я возьму? Оставлю себе?

— О, конечно же, — она обняла меня, поцеловала. — Конечно, Клауд. Видишь, как сильно он тебя любил! Видишь, как он смотрит на тебя и улыбается.

— Да, — подтвердил я, — вижу.

На следующий день, как мы и договаривались, я пришел в секретное место у канала. Верди уже ждал меня. Он предложил мне сесть рядом. Он обнял меня за плечи, поцеловал в макушку и спросил: — Ну что, принес?