Рассказы (публикации 2009–2017 годов) - [241]

Вероятно, он увидел мою снисходительную улыбку.

— А, да! Да. Совсем забыл, что вы были танкистом. Так что вы определённо знаете, что такое фаустпатрон. Базука.

— Дорогой Генрих, — сказал я, — пацаны с фаустпатронами были танкистам страшнее даже танков и орудий противника. Танк мы видели. И орудие после выстрела могли обнаружить. А пацан прятался в окопе. И мы тратили уйму необходимого нам времени, чтобы обнаружить этого пацана. Понимаете, надо было сначала обезопасить себя, убив его, а уже затем поспешно заняться танками. Ненависть к пацанам с фаустпатронами у танкистов была просто невероятной. У меня лично она была такой же, как к эсэсовцам или к власовцам.

— Да, я вам сейчас расскажу, как хорошо я это узнал. В последнюю неделю апреля я уже сидел в окопе со своим фаустпатроном относительно недалеко от нашей усадьбы на северо-востоке Берлина. Я уже смотрел на советский танк Т-34, по которому должен был выстрелить. Но в этот момент, вы не поверите, самым страшным моим врагом был вовсе не советский танк, а мой одноклассник, который сидел в окопе с фаустпатроном недалеко от меня. Я упорно соображал, можно ли выпустить мой фаустпатрон не по танку, а по однокласснику. Вы не поверите, но я не мог. Я не мог. Я не мог убить человека. Вы не поверите, но я даже не мечтал о таком подвиге, как убить человека. Я мечтал только, как бы выстрелить, чтобы не попасть в танк, и чтобы мой одноклассник не догадался, что я это сделал специально. Вы не поверите, но мне помогла советская артиллерия. Снаряд попал и взорвался в бруствере окопа моего одноклассника. Не знаю, что стало с ним. Убило? Ранило? Во всяком случае, фаустпатрона на бруствере уже больше не было. Тут слева чуть ли ни к самому окопу подъехал другой советский танк. Я через бруствер выбросил фаустпатрон, выскочил из окопа и поднял руки вверх. Из правого люка на башне появился танкист и прицелился в меня пистолетом. Я услышал, как в башне кто-то крикнул: «Не стреляй! Возьми его живым». Танкист спрыгнул, одной рукой схватил меня за китель, а второй так ударил по скуле, что мне показалось, будто я уже на другом свете. Тут подошёл уже не танкист, а, по-видимому, пехотинец, и сказал: «Оставь его. Это же ещё щенок». Они не догадывались, что я отлично понимаю русский язык. Солдат — не танкист отвёл меня к дому совсем рядом с нашей усадьбой. Ввёл меня в дом. Там над столом с бумагами сидел русский офицер. Звания я не знал. Но солдат сказал: «Товарищ капитан, этот пацан сдался». Капитан стал вымучивать из себя немецкий язык. И тут я допустил непростительную глупость. Я сказал, что хорошо знаю русский язык. Ну, как я мог знать, что допускаю глупость? Чуть ли не целый час я рассказывал капитану все, что я пережил с момента отъезда из Данцига в Варшаву. Рассказал о детском доме в Киеве, и о разбомблённом грузовике. Рассказал, как капитан привёз меня в свой дом, в котором я прожил почти три с половиной года. Беда только в том, что я ничего плохого не мог сказать о немецком офицере-танкисте. А о его жене, тем более. «Так что мне с тобой делать?» — в конце концов, спросил капитан. Именно в этот момент в комнату вошел ещё один капитан. Я уже видел, я уже понимал, что это капитан. «А чего здесь думать? — Спросил он. — Что ты не видишь, что это власовец? В расход его, к ...й матери». — «Да не власовец он. Правду он рассказал». — «Слухай, Лёха, сейчас уже танки будут вытягиваться в колонну на марш. Тут уже бои закончены. Нет у нас времени для всякой херни. Давай, если ты такой правильный формалист, организуй отделение автоматчиков, и кончай его по всем правилам». Простой солдат вывел меня из помещения и поставил возле стенки рядом с входом. Постепенно подошло десять или одиннадцать солдат с автоматами. «Давай, Лёха, командуй, — сказал второй капитан. «Постой, так ведь не положено. Винтовки нужны, а не автоматы. Это же казнь, наказание, а не убийство». — «Где ты столько винтовок сейчас найдёшь, формалист несчастный?» — «Да тут примерно метрах в четырёхстах пехотинцы остановились». — «А ты что думаешь, сейчас у пехотинцев найдёшь винтовки? Так чего ты мудохаешься? Кончай и дело с концом». — «Нет, нельзя так. Ты, младший сержант, и ты, вы двое, бегом за винтовками». Вы не поверите, я всё слышал, понимал, то есть понимал каждое слово, но смысла не понимал, не понимал, чего я стою у стены, чего я жду? «А пока, отделение, в шеренгу! Становись!» — Скомандовал капитан. Примерно десять солдат с автоматами стали напротив меня. Вдали показались двое солдат, увешанных винтовками. «Отделение! Автоматы положить рядом с собой!» Солдаты укладывали автоматы, когда медленно шлёпая гусеницами, к дому поёхал танк Т-34. Вы не поверите, потому что такому чуду просто невозможно поверить. Танк остановился метрах, не больше чем в десяти от всех стоявших у дома. А из командирской башенки вдруг выскочил, нет, вы не поверите, выскочил мой Герберт, понимаете, мой живой Герберт. Он бросился ко мне с такой скоростью, что в это действительно трудно поверить. Он чуть не задушил меня, так обнимал и целовал. Я его тоже. Солдаты стояли с винтовками и лежащими на земле автоматами, переступая с ноги на ногу. А оба капитана растерянно завопили: «Гвардии старший лейтенант, что это?» Я даже, если бы знал, звания не видел. Герберт был в комбинезоне. Но, выходит, капитаны знали Герберта. «Как, что? Это мой родной, это мой любимый братик. А у вас что?»