Рассказы (публикации 2009–2017 годов) - [228]

Вспомнил об этом, когда мой друг написал мне, что рассказы об однокурсниках, собранные вместе, создают картину того нелёгкого времени, что таким образом скомпоновалась бы книга, своеобразная мозаика, в которой эти рассказы читаются с большим интересом, чем каждый сам по себе.

Стал собирать, преодолев первоначальный, вероятно, обоснованный скептицизм. Интересные люди. Есть среди них и мои любимые друзья. Удивился тому, что нигде не могу найти рассказа о Борисе, личности явно исключительной, необычной, даже, посмею сказать, в какой-то мере загадочной. А ведь я определённо где-то упоминал его. Но рассказа нет. Неужели это один из пропавших рассказов? Стал вспоминать.

О Борисе мог упомянуть в очерке о профессоре Георгии Платоновиче Калине, заведовавшем кафедрой микробиологии в нашем медицинском институте. Посмотрел. Да, действительно коротко упомянул. Только для того, чтобы подчеркнуть благородство профессора. А Борис в этом очерке едва обрисован.

В книге «Из дома рабства» есть глава о моих сокурсниках. Своеобразный статистический очерк. Может быть, в этой главе? Да, есть. Но, можно сказать, просто упоминание. А о Борисе стоит рассказать подробнее.

Мы были не только в разных группах, но даже на разных потоках. Встречались редко. Только на общих лекциях. Уже почти на четвёртом или на пятом курсе я узнал, что Борис не был на фронте. Мне показалось это странным, так как считал, что он старше меня. По крайней мере, так он выглядел. Оказалось — ошибся.

Борис родился в 1926 году. И не в Советском Союзе, а в Румынии, в бессарабском местечке Секуряны. В пятнадцатилетнем возрасте он к счастью попал в колонну, не уведенную румынами на расстрел, а в концентрационный лагерь. Но и здесь, оказывается, расстреливали. Борису удалось выбраться из расстрельной ямы. Всё это мне стало известно от его землячки уже много лет спустя, уже в Израиле. На курсе об этом не говорили. Надо полагать, не знали. Из Бориса вытянуть сведения было немыслимо. Не исключено, что именно расстрельная яма, что годы румынской оккупации замкнули его рот, сформировали характер максимально замкнутого, я бы сказал, патологически замкнутого человека,

В Израиле тогда же узнал, что в Секурянах в школе Борис был самым лучшим учеником, особенно в математике. Учителя считали его гением. Много лет спустя, уже имея некоторое представление о биографии Бориса, я понял, как он мог оказаться на нашем курсе, то есть, как он мог поступить в институт в 1946 году. Ведь пятнадцатилетнему мальчику до окончания школы предстояло учиться ещё три года. Именно те три года, которые он находился в оккупации.

Так называемая Транснистрия была освобождена Красной армией весной 1944 года. Мальчик с такими способностями, о которых мне потом рассказали, в течение двух лет мог окончить среднюю школу. Хоть такое и необычно. Но это всё не достоверные сведения, а только предположения.

На пятом курсе, уже перед самым распределением, уже с уважением относясь к нему по причине, о которой вы сейчас узнаете, от студентов его группы, узнал, что Борис невероятно замкнут, что друзей у него среди однокурсников нет. А есть ли вне института, никто не знал. И никто не знал причины его замкнутости.

Говорили, что программу медицинского института он просто отбывает, чтобы, окончив институт, получить диплом, стать не врачом, не лечебником, а микробиологом. Вероятно, именно для этого он поступил в медицинский институт. К микробиологии он относится действительно фанатически.

В ту пору за свое сенсационное открытие в биологии Сталинской премии первой степени был удостоен микробиолог Бошян. Кроме фамилии, мы о нём ничего не знали. Но одна принадлежность к банде академика Лысенко делала его неуязвимым для научной критики. А тут еще Сталинская премия!

И вдруг зимой 1950 года (!!!) мы, студенты 5-го курса, читаем объявление о том, что на открытом учёном совете института будет сделан доклад заведующего кафедрой микробиологии профессора Калины и Бориса, студента нашего курса, критикующих так называемую теорию Бошяна. А ведь это критика Сталинской премии! Вы понимаете? Сталинской!

С военной поры я считал мужество высочайшим достоинством. Но в течение этих пяти послевоенных лет убедился в том, что гражданское мужество несравненно труднее и значительно реже встречается. На собственном опыте, будучи первокурсником, убедился в том, чего стоила незначительная попытка высказать собственное мнение об эволюции. Пустячок, даже ни малейшего намёка на антисоветчину, но как мне заткнули рот!

А тут не пустяк, критика выразителя коммунистической идеологии, Сталинского лауреата, за которую запросто могут приписать антисоветскую деятельность с последующим наказанием! Каким мужеством должен обладать Борис, чтобы пойти на такое! Надо ли объяснять реакцию на это студента, для которого мужество — вершина человеческих достоинств? Нет, пожалуй, на такое я не смог бы пойти!

За три года до этого Борис пришел к профессору Калине и сказал, что хочет стать микробиологом. Всем было известно, как трудно сдать экзамен по микробиологии. К тому же у профессора были серьезные основания для подозрительности. Решив, что это очередной трюк студента, профессор заявил: на кафедре не существует никаких научных кружков и прочего очковтирательства. Вот сдадите микробиологию, тогда и приходите.