Рассказы о жизни. Книга первая - [7]

Постоянных рабочих в этом имении было сравнительно немного: скотники, конюхи, машинисты, кочегары, кучера, сторожа. Зато с весны и до осени здесь скапливалось более сотни так называемых сроковых рабочих и работниц, или, попросту говоря, батраков-сезонников. Они прибывали из разных мест, иногда из дальних районов. Чаще всего это были курские, воронежские и тамбовские крестьяне. Особенно большой наплыв их был в уборочную пору — в осеннюю страду.

В большом и сложном хозяйстве Алчевского нашлось место и для моего отца. Его определили на «постоянное» место, чередником (так называли здесь пастухов). Никаких квартир работникам не полагалось, да и не было их тут. Приходилось каждому устраиваться как кто сумеет. Нашей семье удалось снять для жилья за довольно скромную сумму захудалую хатенку во дворе у одного из местных крестьян — Тимофея Крамаренко. В этих «хоромах» наша семья прожила несколько лет.

Хочется отметить, что Тимофею Крамаренко недолго удалось сохранять свою хозяйственную самостоятельность. Он не смог прокормить жену и детей на имевшемся у него клочке земли и вынужден был стать, как и мой горемыка-отец, наемным рабочим. Вначале он определился сторожем на железнодорожную станцию, а затем перешел на ту же должность в экономию Алчевского. Дочери его Евгения и Елена тоже хлебнули лиха на всякого рода черной работе, пока не вышли замуж, а сын Михаил, мой ровесник, стал заводским рабочим — настоящим пролетарием. Так размывались тогда многие крестьянские семьи, и выходцы из них постоянно пополняли собой пролетарские ряды.

Как и другие находившиеся в таком же положении люди, мы жили очень бедно. Отцу была положена нищенская плата — 60 рублей в год, или 5 рублей в месяц. Как и у генерала Суханова, ему выдавали небольшую приплату натурой: муку, пшено, постное масло, а иногда и свиное сало — в весьма ограниченном количестве. Всего этого не хватало — пошла внаем и мать, стала кухаркой.

Я хорошо помню это время, и у меня до сих пор сердце обливается кровью, когда я вспоминаю, какие тяготы обрушились тогда на мою матушку. Чтобы накормить утром рабочих завтраком, ей приходилось вставать чуть свет. Затем ей надо было готовить обед, ужин и каждый раз после еды мыть гору посуды. Возвращалась она домой позднее всех, усталая, измотанная. Но она была чрезвычайно довольна тем, что имела самостоятельный заработок, — не так страшно, если отец снова останется без работы. Кусок хлеба детям она зарабатывала.

Однако жить становилось все труднее и труднее. Пришлось определить на заработки старшую сестру, тринадцатилетнюю Катю, а затем и меня — совсем еще несмышленыша. Я должен был вставать вместе с матерью еще затемно и вместе со своим напарником Васей, который был года на три старше меня, гнать на пастбище стадо телят.

Хотелось спать, мы с Васей зябли спозаранку от росистой травы, утренних туманов. Стараясь разогреться, мы бегали за телятами или просто размахивали кнутом. Незаметно сон проходил, и мы втягивались в свой трудовой ритм. Становилось теплее, и мы отогревались на солнышке. Но нежиться не приходилось: все время надо было смотреть, как говорится, в оба, чтобы наши подопечные не забрели на помещичьи поля или огороды, за что нам изрядно попадало от приказчика.

Особенно трудно было в знойные летние дни, когда начиналась так называемая дроковица. В это время коров и телят одолевают пауты, шмели, оводы и другие насекомые. Но больше всего неприятностей приносили скоту особые крупные мухи, которые в просторечье назывались дротами (я и сейчас не знаю их научного наименования). Они пробивали жалом шкуру животных и откладывали под ней свои яички. На этом месте затем набухал бугорок, из которого впоследствии через образовавшийся свищ пробивались личинки. Все это, видимо, причиняло животным страшные боли, и они выработали в себе какую-то необыкновенную чуткость в отношении этих насекомых: даже их приближение вызывало у коров и телят панический ужас, и они бежали куда попало. Мы гонялись за ними как угорелые, чтобы они не разбежались совсем и не натворили бед.

Особенно страдали крестьяне: если их коровенки или телята попадали на барские поля, управляющий имением и приказчик штрафовали за потравы.

Хозяин поместья Алчевский слыл либералом и был в общем более или менее прогрессивно настроенным человеком. Он жил постоянно в Харькове вместе со своей женой Христиной Даниловной, известной в то время деятельницей по народному образованию (ее перу принадлежал ряд критических сборников о книгах для массового чтения — «Что читать народу», «Книга взрослых» и другие). Она занималась благотворительной деятельностью и, видимо, имела доброе сердце, оказывая положительное влияние на мужа. Под ее воздействием было создано несколько так называемых народных домов, в которых обучались как взрослые, так и подростки. Х. Д. Алчевская помогла многим талантливым выходцам из простых семей получить образование, стать инженерами, учителями, приобрести иные специальности.

Семья Алчевских выделялась из многих других богатых семей своим демократизмом и высокой образованностью, из ее среды вышли одаренные люди. Один из сыновей Алчевских — Иван Алексеевич — стал известным певцом императорских театров и в своем артистическом искусстве спорил со знаменитым Собиновым. Дочь Алчевских — Христина Алексеевна — известная украинская поэтесса. В дальнейшем эту семью постигла жесточайшая трагедия, но об этом придется рассказать несколько позже.