Рассказы о жизни. Книга первая - [4]

Русские-боровчане и украинцы из близлежащих сел жили дружно, хотя общались не очень часто. Однако в этой близости была все же заметна определенная грань, и как-то само собой получалось, что жители соседних сел не перемешивались — в украинских и русских селах был почти полностью однородный национальный состав.

Будучи малочисленны, русские — без всякого умысла, а скорее по какой-то внутренней интуиции — сохраняли свои национальные особенности, оставаясь теми, кем были они сами и их предки испокон, веков. И если, бывало (а это случалось лишь с солдатами, и то редко), русский женился на украинке, то и она через какое-то время все реже изъяснялась на своей украинской «мове». Затем она и вовсе как бы забывала свой язык и говорила лишь на русском языке.

Обо всем этом, разумеется, не думалось в детские годы. Но зато много лет спустя, в пору скитаний и ссылок, мысли мои невольно тянулись к родным местам, к этому русскому островку на украинской земле.

Да и как могло быть иначе! Ведь многое здесь связано с жизнью нашей семьи. В хуторе Воронов Боровской волости родился мой отец, в самом Боровском — моя мать. Недалеко от этих мест, вблизи села Верхнее Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, в железнодорожной сторожевой будке началось и мое существование.

Будка стояла на линии Екатерининской (ныне Донецкой) железной дороги, между станцией Переездная и разъездом Волчеяровка. Отсюда с правого берега Северного Донца было рукой подать до Боровского.

Родился я в 1881 году 4 февраля (22 января по старому стилю). Мой отец работал в то время путевым обходчиком на железной дороге. Я был третьим ребенком в семье. После меня появились еще дети, но это было уже в иных местах: отцу приходилось довольно часто менять работу. Старше меня были брат Иван и сестра Катя, моложе — сестры Анна и Соня.

Тяжелые условия жизни и частые, в том числе и повальные, болезни косили тогда детвору. Не избежала этой участи и наша семья: в раннем возрасте умерли Иван и Соня.

Мои родители, как и все простые люди в то время, были совершенно неграмотными. Характеры их были своеобразные — различные, несхожие. В отце жил беспокойный, бунтарский дух, он был горяч, вспыльчив, самолюбив и нередко защищал свое человеческое достоинство от всяких обидчиков весьма примитивным способом — кулаками. Он не мог переносить незаслуженных обид, несправедливости и именно поэтому часто кочевал с места на место. Мать была его прямой противоположностью. Спокойная, набожная, она безропотно трудилась всю жизнь, молча сносила все невзгоды и лишения. Мне очень дорога их память, и я не могу не сказать о них теплых слов сыновней признательности, не выразить им своей глубокой, сердечной благодарности.

Отец мой, Ефрем Андреевич Ворошилов (1844—1907), происходил из крестьян. Он был шестым сыном в большой семье моего деда Андрея, которого я никогда не видел. Братья отца — Свирид, Василий, Иван и другие — были привязаны к земле и никогда не отлучались из своей деревни. Судьба отца сложилась по-иному.

В свои детские годы он, как и все члены их семьи, крестьянствовал, а с 17—18 лет пошел отбывать солдатчину. Призван он был в царскую армию не в свой срок, а вместо одного из своих старших братьев (такие замены тогда допускались законом). Чем это было вызвано, я не знаю, и отец никогда об этом не рассказывал, да, скорее всего, он и сам не знал этого.

Солдатская служба в ту далекую пору продолжалась более десяти лет, и, кроме того, по существовавшему в те времена закону крестьяне, призываемые в армию, исключались из так называемой ревизской сказки и тем самым лишались земельного надела по месту жительства (этот порядок был отменен лишь после 1867 года, когда, по военной реформе, вернувшимся с военной службы стали предоставлять землю). Однако мой отец, Ефрем Андреевич, возвратившись после военной службы в родное село, оказался без земельного участка — основного средства существования. Ему ничего не оставалось, как пойти скитаться в поисках работы, пробиваться случайными заработками. Такова была тогда доля любого безземельного крестьянина. И отец испытал ее до конца.

Братья отца, видимо, не оказали ему помощи, и он начал кочевать с места на место. Работал в помещичьих имениях, на шахтах и рудниках, путевым обходчиком на железной дороге. Впоследствии отец весьма редко вспоминал о братьях и не особенно интересовался их жизнью. Следует сказать, что и они, в свой черед, не пытались выяснить судьбу младшего брата, а она у него была нелегкой, и во многом оттого, что он выручил одного из них.

Женившись на такой же, как и он сам, беднячке, отец стал постоянным наемным рабочим. Он не гнушался никаким трудом. Вскоре, однако, пришла новая беда — он опять угодил в солдаты: шла русско-турецкая война 1877—1878 годов. И только спустя более двух лет отец снял солдатскую шинель и вернулся к семье. Но и после этого положение его ни в чем не изменилось: ему предстояло шагать все по той же трудной дороге батрака-чернорабочего.

Мать моя, Мария Васильевна Ворошилова, урожденная Агафонова (1857—1919), была потомственной крестьянкой и в девичестве никуда не выезжала из своего родного села Боровское. Знала лишь свой дом, поля да выгоны. Зато после замужества жизнь ее потеряла устойчивость, и ей вместе с моим отцом приходилось часто менять местожительство. Нужда, невзгоды и беспокойный характер отца тяжело отзывались на ее жизни, но она не склонила головы и, будучи обремененной семьей, работала и по дому, и в наймах — была и прачкой, и кухаркой.