…Молодые люди медленно шли по салону, не совсем внимательно рассматривая полотна.
— Вот она! — тихо воскликнула Лариса и заблестевшими глазами посмотрела на молодого сталевара. — Узнали себя?
— Узнал.
Перед картиной среднего размера в золотой рамке толпился народ. Холст изображал комнату в новом доме. У стола, опираясь загрубевшей рабочей рукой на раскрытый учебник, стоял Платон в простой домашней рубахе; на спинке стула висел выходной костюм, блестя лауреатской медалью. В открытое окно были видны дымящиеся трубы родного завода, за спиной сталевара протянулась полка, заставленная книгами, выступал мольберт с неоконченной картиной, на стене висели коньки. Платон, казалось, о чем-то глубоко задумался. Его волевое лицо выражало творческий пыл и удачно освещалось заходящим солнцем из окна, чем-то напоминавшим отблеск мартеновской печи.
— Нравится? — шепотом спросила девушка.
— О чем тут спрашивать, Лариса? Не зря Аркадия Максимовича за нее хвалят.
Некоторое время оба стояли молча.
— Папа где-то здесь. Когда он выставляет свои полотна, то очень взволнован и — смешной. Идемте найдем его.
Они тронулись дальше по салону.
Кадаганов, ссутулясь, сидел в дальнем уголке выставки. Не один раз в этот день он, как бы невзначай, останавливался у своей картины, видел толпу, слышал похвальные замечания. Но, может быть, именно он критичнее всех отнесся к своему «Молодому сталевару». Он уже видел недостатки в полотне, и ему казалось, что они бросаются каждому в глаза. Аркадий Максимович мысленно прикидывал, как их надо исправить. Ничего, первый блин всегда комом, ведь это всего-навсего переход к теме о металлургах, и в голове художника уже вырисовывались образы новой картины, которую он начнет писать в ближайшем будущем. Вот ее-то он сделает уже по-настоящему.
