Рассказы о Москве и москвичах во все времена - [22]
Дом этот, а скорее дворец, принадлежал изначально графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, человеку, в России известному по многим причинам. Потомок старого, знатного рода после окончания Артиллерийского училища был замечен князем Григорием Орловым и взят на службу адъютантом. Для молодого человека — начало блестящей карьеры.
На этом месте его и Екатерина Великая приметила. К женщинам молодой, но очень серьезный адъютант относился с уважением и интересом, но страстью, его были книги. И особенно — старые книги. Еще в Артиллерийском училище он предпочитал книгам по фортификации и математике книги по российской истории. Что, впрочем, отнюдь не помешало ему с отличием окончить училище.
Он и сам сочинял: во время путешествия по просвещенной Европе писал «Записки», где особое внимание уделял искусству, словно бы позабыв про артиллерийское дело. А вернулся — и в церемониймейстеры царского двора попал. Манеры, знание этикета, ум отточенный, редкостный — все это делало его при дворе человеком заметным.
А в доме он был еще интересней. На Разгуляе он и начал собирать свою знаменитейшую библиотеку, слава о которой покатилась даже за пределы России. Поначалу он купил собрание книг и бумаг известного собирателя Крекшина и сам сосредоточился на собирании рукописей, справедливо полагая, что нет ничего ценнее их. Попутно Алексей Иванович и сам записывал всякие редкие, но достоверные исторические сведения и редкости всевозможные собирал. Дома у него и коллекция древних монет была — князей Владимира и Ярослава, знаменитый Тмутараканский камень с надписью 1068 года, хранящийся сейчас в Эрмитаже, а также куда-то подевавшаяся летопись князя Кривоборского. Хранились и подарки самой императрицы — несколько харатейных — папирусных и пергаментных книг, а также рукописей. Много чего необычайного насобирал граф и принес в этот дом.
Грандиозно обогатилась библиотека Алексея Ивановича, когда его назначили обер-прокурором Святого Синода. Митрополит Гавриил нарадоваться не мог подходу Мусина-Пушкина к делу, его эрудиции и, как святейший говаривал, его «благорасположению к наблюдению истины». Трудно теперь сказать — то ли как раз в это время, то ли еще раньше выискал он где-то, среди всякой рукописной рухляди единственный, дотоле никому и на глаза не попадавшийся экземпляр «Слова о полку Игореве».
Граф наслаждался своим собранием. Выйдя в отставку, подолгу запирался в библиотеке, с головой погружаясь в свою сокровищницу. И Александра, сына своего, готовил к серьезному, на всю жизнь занятию историей. И конечно же, ему предполагал оставить свою библиотеку. А не довелось.
Друг графа Н. Н. Бантыш-Каменский давно склонял его передать библиотеку в Архив Коллегии иностранных дел — лучшего хранилища и не придумать, а граф все колебался: понимал, что так надежнее, но не скрывал при том, что жаль расставаться с тем, что составляло часть его жизни. Не представлял он своего дома без библиотеки своей. А все же решился!
Позже сказал: «Однако я похвального намерения своего исполнить не успел…»
Грянул 1812 год. Москва в огне. Ураганный ветер разносит пламя, охватывая все новые районы столицы. Борьба с пожаром ни к чему не приводит: стихию может остановить только стихия. Дом на Разгуляе тоже охвачен огнем. Из окон библиотеки хлестали клубы черного дыма с пламенем… Библиотека, всю жизнь Алексеем Ивановичем собираемая, дотла выгорела. «Слово» тоже в прах обратилось…
Граф потрясен. Он видит в том перст Божий: ранее надо было спасать реликвию. По счастью, успел он малым тиражом издать бессмертное «Слово»… А тут еще один удар: где-то в Германии убивают его сына… Недолго прожил после того Алексей Иванович. Отпевали его в соседнем Елоховском соборе, что в двух шагах от дома на Разгуляе.
А позже что?.. Наследники продали дом, и в нем обосновалась мужская гимназия, где многие замечательные люди учились — и Савва Мамонтов, и Николай Морозов, будущие знаменитые русские академики. В советское время открылся здесь Индустриально-педагогический институт, а во время Великой Отечественной въехал сюда Инженерно-строительный институт, где и ваш покорный слуга учился.
Помню прекрасно: еще и в пятидесятых годах нет-нет да появлялись разные люди с приборами всякими — простукивали, прослушивали стены. Знаете, искали что? Не поверите! «Слово» найти надеялись! Так не хочется верить в его утрату, даже и невзирая на несомненность потери: сам же Алексей Иванович в том уверял… Зачем бы лгать-то ему? Да и не тот человек был, чтобы лгать.
…А еще помню, когда учился здесь, легкий какой-то ремонт здания делали и обнаружили одну замурованную комнату. Вот уж была для нас сенсация! Сначала обнаружили на фасаде лишнее окно. Стали ходить по аудиториям на том этаже — против окна глухая стена в коридоре. Пробили стену — тут и комната обнаружилась! А в ней… А в ней — ничего. Ворохи газет начала XIX века, тряпье какое-то, мусор. Впрочем, ничего другого мы найти и не ожидали. Хотя и во внезапную находку, открытие какое-то так верить хотелось…
Дорогая моя каланча…
Народ обмирал, когда ворота пожарной части распахивались; как будто занавес в театре отдергивался, и на улицу, словно на свободу из заточения, вылетали длинные дроги, запряженные четверкой ломовых битюгов, а за ними — бешеные тройки с паровыми машинами и еще дроги в тройке, на которых с напускной невозмутимостью сидели в ряд усатые бравые черти в сияющих касках. А впереди-то! Мчится впереди вестовой в медной каске, с медной трубой в одной руке и пылающим факелом в другой! Сторонись, народ: в дым и пламень летят пожарные!
