Рассказы о Господе Боге - [21]

- Опять же, - перебил меня услужливый молодой человек, который уже давно сложил губы трубочкой, - можно видеть один из тех колоссальных результатов, которые дает союзная жизнь; нет сомнения, что из этого духовного объединения вышло немало выдающихся мастеров...

- Позвольте, - возразил я, пока он неприметно стряхивал пылинку с моего рукава, - это было, собственно, только предисловие к моей истории, хоть и несколько затянувшееся. Так вот, я остановился на том, что союз распространился по всей земле, и это действительно так. Три его члена с неподдельным содроганием бежали друг от друга. Нигде не было им покоя. Каждый боялся, что другие все еще могут увидеть кусочек его земли и осквернить его своей пошлой пачкотней; и когда все трое оказались в отдаленнейших точках земной периферии, каждому вдруг пришло в голову неутешительное соображение, что его небо - небо, которого он добился, кропотливо пестуя свою самобытность, - все еще доступно остальным. И тогда, потрясенные, они попятились со своими мольбертами назад - и через каких-то пять шагов все трое свалились бы с края земли в бесконечное пространство и теперь, наверное, со все возрастающей скоростью описывали бы восьмерки вокруг Земли и Солнца- Но внимание и вмешательство Бога отвели от них эту ужасную участь. Бог увидел опасность и в последний момент вышел (что бы еще Он мог сделать?) на середину небосвода. Три художника испугались. Опомнившись, они установили свои мольберты и взяли палитры. Как бы могли они упустить такой случай! Ведь Господь Бог является не каждый день, да и не всякому. И конечно, каждый из них думал, что Господь Бог вышел лишь к нему одному. Они самозабвенно погрузились в интересную работу. И всякий раз, когда Бог хотел уйти обратно в глубину небес, святой Лука упрашивал Его постоять еще немного, пока художники не закончат. - И эти господа, конечно, уже выставили готовые картины может быть, даже продали? - спросил музыкант нежнейшим тоном.

- Какое там! - возразил я, - Они все еще пишут Бога и будут писать, как видно, до самой смерти. Но если бы они (что, по моему мнению, исключено) еще раз встретились и показали друг другу картины, которые они к тому времени написали бы с Бога, - кто знает, может быть, они не смогли бы их различить.

Мы дошли до вокзала, и у меня оставалось еще пять минут времени. Я поблагодарил молодого человека за компанию и пожелал всяческих благ новому союзу, который он столь достойно представляет. Он задумчиво водил пальцами по плотному слою пыли, который казался слишком тяжелой ношей для подоконников маленького станционного зала. Я, должен признаться, не без самодовольства приписал его задумчивость действию моей маленькой истории. И когда он на прощанье вытянул красную нитку из моей перчатки, я в благодарность порекомендовал ему:

- Вы можете вернуться полем, это значительно короче, чем по улице.

- Простите, - поклонился услужливый молодой человек, - я все же пойду по улице. Я как раз пытаюсь вспомнить, где это было. Пока Вы столь любезно рассказывали мне Вашу поистине поучительную историю, я, помнится, заметил в одном огороде чучело в старой сорочке, рукав которой, если не ошибаюсь, левый, повис на рейке, так что ветер его совсем не раскачивал. И я чувствую себя в известном смысле обязанным внести свою малую лепту в общую копилку человечества, которое я тоже рассматриваю как своего рода союз, коего каждый член делает свое дело, - и мой долг состоит теперь в том, чтобы вернуть левому рукаву его сущностный смысл, а именно - раскачиваться под порывами ветра...

Молодой человек удалился с ангельской улыбкой. Я же чуть не опоздал на поезд.

Фрагменты этой истории были cantabile [Напевно (итал.)] исполнены молодым человеком на одном из вечеров союза. Бог знает, кто сочинил ему музыку. Господин Баум, знаменосец, пропел их потом детям, и дети насвистывают теперь некоторые мелодии.

НИЩИЙ И ГОРДАЯ ДЕВУШКА

Случилось так, что мы - господин учитель и я - оказались свидетелями следующего маленького происшествия. У нас на кромке леса иногда стоит один старый нищий. В тот день он тоже был там, выглядел еще беднее и плачевнее, чем когда-либо, и благодаря жалкой мимикрии почти сливался с прогнившими планками дощатого забора, к которому он прислонился. И тут мы увидели, как совсем маленькая девочка подбежала к нему, чтобы дать мелкую монетку. В этом, конечно, не было ничего особенного - поразительно было, как она это сделала. Она сделала замечательно милый книксен, затем быстро, словно боясь, что кто-нибудь увидит, протянула старику свое подаяние, присела еще раз и стремглав убежала. Но оба книксена были достойны по меньшей мере кайзера это-то и рассердило больше всего госполина учителя. Он тут же решительно направился к нищему, вероятно, чтобы прогнать его прочь, ведь он, как известно, состоит в правлении общества вспомоществования бедным и потому питает особую неприязнь к уличным попрошайкам.

- Мы помогаем людям, можно даже сказать, обеспечиваем их, -- кипятился он, не обращая внимания на мои попытки удержать его. - И если они после этого еще и попрошайничают на улицах, то это... это просто вызывающе.