Рассказы о чеченской войне - [11]
— Не, так дальше жить нельзя. — Бедрицкий в сердцах бросил ложку, и она звонко стукнулась о дно котелка. — Тут если «духи» и не подстрелят, так желудок точно накроется… Когти надо рвать, пока не поздно. Как думаешь?
Подобные разговоры напарник заводил не впервые, и Дроздов отреагировал довольно вяло:
— Никак не думаю.
— У тебя что, кочан вместо головы?!
— Ну, а ты что думаешь… в плен, что ли, сдаться?! — вновь огрызнулся Дроздов, начиная мыть котелок, черпая воду из зеленого бачка-термоса.
— Ну, ты совсем дурной пацан… Этим разве можно сдаваться. Это если бы с американцами или англичанами воевали, — мечтательно закатил глаза Бедрицкий. — Тем любо-дорого сдаться, у них в тюрьме лучше, чем у нас на воле. А этим зверям… ислам заставят принять, издеваться будут, не-е… Я вот чего… слушай. — Бедрицкий понизил голос и опасливо обернулся, хотя ближайший пост находился метрах в трехстах, и к ним даже по ходу сообщения невозможно было подойти незамеченным. — Как думаешь, если в ладонь себе стрельнуть, это больно?
Дроздов выплеснул воду из котелка за бруствер.
— У тебя что, крыша съехала… себя калечить?
— Так ведь наверняка комиссуют или в госпиталь надолго ляжешь. А война эта на год, а то и больше. Десять раз убьют. До Грозного дойдем, штурмовать придется. Там одними контрактниками не обойдутся, и мы пойдем… А это хана. Там они нас с подвалов, с чердаков мочить будут.
Мужики, что в прошлый раз воевали, говорили, что там батальон за сутки выбивали. Нет, ты как хочешь, а я до Грозного тянуть не хочу, хоть как, но свалю отсюда.
— Дурак, за членовредительство судить будут. И искалечишься, и в дисбат загремишь. — Дроздов тщательно отмывал скользкую после киселя кружку.
Дроздов не принимал всерьез заявлений Бедрицкого, тот, чем ближе к вечеру, заводил подобные разговоры, постепенно скисая, и к темноте уже ничем не напоминал человека, решившегося на самострел, а скорее побитую, смертельно напуганную собаку. Он всегда шел в дозор в паре с Дроздовым, зная, что тот никогда не проболтается о животном страхе, заставляющем его с наступлением темноты забиваться в угол окопа и всю ночь дрожать мелкой дрожью.
Сплошной линии обороны здесь не было. В обязанности дозорных входило вовремя заметить противника, поднять тревогу по телефону или, открыв огонь, вызвать подкрепление. Правда, на этом рубеже до столкновений пока не доходило. Будучи обнаруженными, боевики сразу же отходили в «зеленку», не желая принимать бой на открытом пространстве.
Вот-вот должно начать темнеть, и надо было спешить с чтением письма. Дроздов вздохнул и достал помявшийся в кармане конверт. Увидев его, Бедрицкий встрепенулся:
— Что, почта была?
— Да, вот письмо от матери получил.
— А мне… мне не было?
— Не знаю, Галеев вот сунул… больше ничего не сказал. Нет, наверное, он же знает, что ты со мной в наряде.
— Что они там, суки, вола за… тянут. Обещали же… Тут каждую минуту под смертью, а они там… сволочи.
Бедрицкий, как и Дроздов, рос в «неполной» семье, без отца. Но у матери, универмаговской продавщицы, по его словам, всегда были хахали, и нынешний, со связями, обещал помочь.
Дроздов разорвал конверт и вынул пачку сложенных вдвое тетрадных листов, исписанных знакомым округлым почерком.
«Толенька, сынок, здравствуй. Наконец-то дождалась от тебя письма. Пиши как можно чаще, что бы ни случилось. Господи, ты все-таки попал в это пекло. За что такое наказание? И без того я всей жизнью наказана, тебе-то за что? Видно, весь род наш невезучий. Прадеда твоего кулачили, а богаче его не трогали, деда на войну с язвой забрали, а его дружкам здоровым бронь сделали, он в могиле давно, а они, некоторые, и по сей день живы и здоровы.
Прости, сынок, понесло меня, но не стану зачеркивать, рвать и новый лист начинать, боюсь, остановлюсь и потом уже не смогу написать все, что хочу, духу не хватит. Ты прости меня, Толя, что не сумела тебя от армии уберечь. Кляну себя за дурацкую стеснительность мою. Господи, ведь у матери на первом месте должно быть ее дитя, а все остальное — ерунда, чушь, мишура. Ведь знала, что новая война с чеченцами неизбежна, но думала, что еще не скоро и ты успеешь отслужить. Забыла, что мы все невезучие, на авось понадеялась…»
Начался обстрел. Работал «ГРАД» с вершины горы. Воющие искрящиеся снаряды проносились над головой и отзывались эхом разрывов где-то за «зеленкой». Продолжавшийся минут пятнадцать обстрел прекратился так же внезапно, как и начался, видимо, корректировщики сообщили, что «духи» покинули обстреливаемый «квадрат». Тут же над вершинами гор проплыли несколько «вертушек» туда, куда только что летели снаряды.
Содержание письма пока что соответствовало ожиданиям. Дроздов с некоторым усилием вновь заставил себя читать — до конца послания было еще далеко.
«… Могла, могла я тебя, сынок, избавить от призыва, наскрести, занять деньги, к отцу твоему, наконец, обратиться, сунуть кому надо, чтобы болезнь тебе выдумали, многие ведь так поступали. Прости, прости меня, дуру, с принципами моими, будь они прокляты. Тебе, конечно, мои причитания не помогут, но я хочу хоть отчасти искупить свою вину перед тобой. Сейчас, конечно, все от тебя зависит. Толя, сыночек, сделай все, что в твоих силах, но останься жив, вернись оттуда. Прости за все: за то, что рос без отца, детства нормального, даже образования я не сумела тебе дать, прости. Но сейчас надо думать о том, как тебе выжить, и для этого я хочу поделиться своим опытом. Не знаю, поможет ли это тебе, но сейчас это все, что я могу для тебя сделать…»
Сержанта положили на крест, сняв с него всю одежду, кроме трусов. Гвозди оказались «сотка», крупнее не нашли в селе, поэтому вбивали их в руки и ноги по нескольку штук сразу. Сергей тихо стонал, пока прибивали руки. Ему уже было все равно. Но громко закричал, когда первый гвоздь пробил ногу. Он потерял сознание, и остальные гвозди вколачивали уже в неподвижное тело. Никто не знал, как надо прибивать ноги — напрямую или накрест, захлестнув левую на правую. Прибили напрямую. Боевики поняли, что на таких гвоздях тело все равно не удержится, поэтому сначала привязали Сергея за обе руки к горизонтальной доске, а затем и притянули ноги к столбу…
Бывший майор спецназа Алексей Сурин и бывший боевик Исмаил живут в Москве: Сурин работает начальником охраны в крупной фирме, Исмаил менеджером в фирме у «московских чеченцев». И никогда бы не свела их судьба, если бы Сурин не был косвенно причастен к гибели семьи Исмаила. Брат погибшей во время «зачистки» жены Исмаила Ваха, тоже бывший боевик, находит Сурина и требует от Исмаила помощи в совершении кровной мести. Исмаил не хочет мстить, но вынужден помогать Вахе. Ваха вынашивает план похищения всей семьи Сурина, отдыхающей на даче.
Тема межнациональных отношений в современных отечественных СМИ и литературе обычно подается либо с «коммунистических», либо с «демократических», либо со «скинхедовских» позиций. Все эти позиции одинаково чужды среднему русскому человеку, обывателю, чье сознание, в отличие от его отцов и дедов уже не воспринимает в качестве «путеводной звезды» борьбу за дело мирового пролетариата, также как и усиленно навязываемые ему пресловутые демократические ценности. Он хочет просто хорошо и спокойно жить, никого не унижая по национальному признаку, но при этом не желает чувствовать себя в своей стране менее комфортно в моральном плане, и быть беднее в материальном наиболее «пассионарных» нацменьшинств.Автор этой книги не претендует на роль носителя истины в последней инстанции.
В Российской Истории армия всегда играла наиважнейшую роль. Потому интересны не только связанные с ней знаковые события, но и ее внешне незаметная внутренняя повседневная жизнь. В сборнике отображены фрагменты армейских будней, как мирного, так и военного времени. Героями повествований являются солдаты и офицеры участники Великой Отечественной и Чеченских войн, курсанты военных училищ, советские военнослужащие и члены их семей, несущие службу в отдаленных гарнизонах. Рассказы написаны как на основе собственного солдатского, курсантского и офицерского опыта автора, а так же того, что он узнал от своих родственников, сослуживцев, знакомых.
Повесть о не случившейся любви. 1975 г., 23-х летний Володя на танцах встретил юную Катю и, что называется, влюбился с первого взгляда. Но, увы, отношения между ними так и не завязались. Виной тому стала разница в возрасте, которая 17-ти летней Кате показалась слишком большой и то, что девушка заранее поставила себе цель: сначала выучиться, а все остальное потом. Жизнь еще дважды их сводит, в 1981 и в 1997 г.г. Кате уже не кажется, что меж ними такая уж большая разница в возрасте, но, как говорится, поезд ушел.
Москва 1997-98 г.г., до и в период дефолта. В романе присутствуют две параллельные линии. Производственная, в которой имеют место и пьянки, и драки, и воровство, и «стукачество», и на выходе вроде бы реальное золото, добываемое из радиодеталей. Вторая линия, это приобщение к миру прекрасного, истинным ценностям – произведениям искусства. Золотой телец, которому поклоняются многие, не есть высшая мировая ценность, таковыми являются творения человеческого гения.
Алексей Николаевич ТОЛСТОЙПублицистикаСоставление и комментарии В. БарановаВ последний том Собрания сочинений А. Н. Толстого вошли лучшие образцы его публицистики: избранные статьи, очерки, беседы, выступления 1903 - 1945 годов и последний цикл рассказов военных лет "Рассказы Ивана Сударева".
Оружие критики не заменит критику оружиемКарл Маркс.
Настоящая книга целиком посвящена жизни подразделений пограничных войск Национальной народной армии ГДР.Автор, сам опытный пограничник, со знанием дела пишет о жизни и службе воинов, показывает суровость и романтику армейских будней, увлекательно рассказывает о том, как днем и ночью, в любую погоду несут свою нелегкую службу пограничники на западной границе республики.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается о героических делах советских бойцов и командиров, которых роднит Перемышль — город, где для них началась Великая Отечественная война.
Origin: «Радио Свобода»Султан Яшуркаев вел свой дневник во время боев в Грозном зимой 1995 года.Султан Яшуркаев (1942) чеченский писатель. Окончил юридический факультет Московского государственного университета (1974), работал в Чечне: учителем, следователем, некоторое время в республиканском управленческом аппарате. Выпустил две книги прозы и поэзии на чеченском языке. «Ях» – первая книга (рукопись), написанная по-русски. Живет в Грозном.