Рассказы о Чапаеве - [13]

Ещё перед вечером на небе собрались грязно-лиловые тучи. Всё меньше и меньше оставалось в вышине сияюще-голубых пятен. А с наступлением сумерек весь небосвод затянуло сплошной серой пеленой. Ночь настала глухая, тёмная.

В полночь полки бригады подошли к деревне Пузанихе, расположенной в нескольких километрах от Николаевска. Но дальнейшее продвижение оказалось невозможным: в двух шагах ничего не было видно. Василий Иванович приказал остановиться на привал.

Не оставляя строя, уставшие бойцы расположились на отдых. Через одну — три минуты весь лагерь погрузился в сон.

Закончив обход дозоров, Соболев и Дёмин направлялись в лагерь. Неожиданно от дороги донеслись неторопливый топот копыт и поскрипывание колёс. Командиры прислушались.

Шум всё нарастал. Уже не могло быть никакого сомнения в том, что по дороге движется какой-то большой обоз.

— За мной. Осторожно, — наклонившись к Дёмину, прошептал Соболев и побежал к дороге.

Остановившись у головной подводы, командир Разинского полка спросил, кто едет.

Еле различимая в темноте расплывчатая фигура в повозке зашевелилась, зашумела плащом и сердито на ломаном русском языке проговорила:

— Я есть чехословацкий полковник. Я направляюсь со своим полком в Николаевск.

Не растерявшись, Соболев тут же встал во фронт и, козырнув, чётко доложил:

— Господин полковник, разрешите немедленно сообщить о прибытии союзников своему полковнику, командиру добровольческого белого отряда?

Чехословацкий полковник более мягко и вежливо ответил:

— Пожалуйста.

Соболев послал Дёмина в штаб и принялся весело и бойко рассказывать полковнику о мнимых победах добровольческого отряда, одержанных этим вечером над Чапаевым.

А в это самое время Дёмин уже докладывал начбригу о противнике.

— Верно ли ты говоришь? Уж не приснилось ли вам с Соболевым всё это? — недоверчиво спросил Чапаев командира роты.

— Всё верно говорю, Василий Иваныч!.. Посмотри вон на дорогу. Огоньки видишь?

Чапаев взглянул по направлению поднятой руки Дёмина. По дороге, далеко убегая вдаль, раскалёнными угольками горели сотни папирос.

Начбриг стал отдавать приказания. Сразу всколыхнулся весь лагерь. Через четверть часа на колонну противника были наведены орудия. Рассыпавшись цепью, два батальона незаметно подкрались к подводам.

Ничего не подозревавший, повеселевший полковник угощал Соболева папироской, когда внезапно гулко ахнул артиллерийский выстрел, и тут же послышалась короткая ружейная стрельба…

От уничтоженного неприятельского полка к бригаде перешло много оружия, боеприпасов, обмундирования.

На рассвете тронулись дальше.

Чехословацкие части, занимавшие Николаевск, в панике бежали из города, едва только чапаевские полки приблизились к окраине.

Встречаемая ликующим народом, бригада Чапаева вступила в Николаевск. Днём в городе состоялся многолюдный митинг. По предложению Чапаева Николаевск был переименован в Пугачёв.

«Я — ЧАПАЕВ»

Под окном стояла желтеющая рябина. Пронизывающий ветер срывал с неё мокрые, блестящие листья и уносил их куда-то в серую, туманную даль наступающего вечера. Один листик, охваченный багрянцем, ветер наклеил на оконное стекло.

Василий Иванович часто смотрел на улицу и хмурился, досадуя на погоду. Уже третий день не переставая моросил надоевший всем дождь.

Отодвинув от себя миску с крупной горячей картошкой, Чапаев опёрся локтями о стол, зажал между ладонями голову.

Через некоторое время, вскинув глаза на лежавшего на печи ординарца Исаева, он спросил:

— Чего не слезаешь? Остынет картошка, и вкуса того не будет.

— А сам почему не ешь, Василий Иваныч? — вопросом ответил тот, уткнувшись в подушку.

— Не хочется, — махнул рукой Чапаев, опять заглядывая в окно. — На уме совсем другое, Петька…

Он не успел закончить — дверь широко распахнулась, и в штаб вошли, о чём-то запальчиво споря, командиры Лоскутов и Дёмин.

Широкоплечий, грузный Лоскутов неторопливо подошёл к столу и положил перед Чапаевым помятый лист бумаги грязно-зелёного цвета.

— Почитай-ка, Василий Иванович, о чём пишут белоказаки, — сказал он и, шагнув в сторону, взмахнул фуражкой, стряхивая с неё блестящие капельки.

— И что за непогодь… хлещет и хлещет без устали! — проговорил зло Дёмин, тоже отряхиваясь от дождя.

Чапаев расправил влажную листовку, наклонился над столом.

Штаб белоказаков призывал красноармейцев переходить на сторону контрреволюционной, так называемой «народной армии».

«Торопитесь перейти в народную армию, тем самым вы искупите свой великий грех перед господом богом, — читал Василий Иванович. — Недалёк тот час, когда мы уничтожим красную заразу, а ярого коммуниста-антихриста Чапаева, друга дьявола, проклятого Христом и матерью его пресвятой богородицей, повесим на первом попавшемся столбе».

Скомкав в руках листовку, Василий Иванович встал, прошёлся по избе.

— Тоже сочинители! — усмехнулся он презрительно, сверкая потемневшими глазами. — Не иначе как длинногривые монахи у белых в штабе сидят. Они, видать, только понаслышке знают, кто такие красные бойцы-чапаевцы… Вот я их проучу ужо!

Остановившись посреди избы, Чапаев крепко взялся руками за широкий ремень, туго обхватывавший его тонкую талию, и подозвал к себе Лоскутова.